Стиснув зубы, оборачиваюсь, и не мигая смотрю в покрасневшие, но по-прежнему ясные васильковые глаза будущего временного фиктивного мужа.
— Да, совсем-совсем. Ты невыносимый напыщенный павлин и ты мне ни капли не нравишься, Малиновский. Не старайся, твои дешёвые приёмы со мной не работают.
— А мурашки-то чего побежали? — ухмыляется он, и я интенсивно растираю ладонями покрывшиеся пупырышками предплечья.
— Просто… здесь холодно, — и требовательно: — Будьте так добры, закройте окно!
— Ой, да брось, по глазам всё-ё-ё видно, — шепчет Богдан, выводя указательным пальцем витиеватые узоры на моём плече.
Держусь из последних сил и специально никак не реагирую. Моих эмоций он не получит! Но не спросить не могу:
— И что же тебе видно?
— Да ты глазами меня раздеваешь, малышка. Но говорю сразу: если передумаешь и захочешь первой брачной ночи — я тебе не дам. Я не такой.
— Губу закатай. У меня вообще-то парень есть.
Водитель бросает на меня осуждающий взгляд через зеркало на лобовом и брезгливо отворачивается.
— Парень? Как интересно. И где же он, твой парень? — Малиновский противно лыбится и изображает пальцами кавычки.
— Он в Америке живёт и я скоро к нему поеду, — говорю об этом с чувством распирающей гордости.
— А, вот зачем тебе в Аризону понадобилось. Ну-ну. А чего же он сам, твой благоверный забугорный мэн, к тебе не прилетит? Видать, не так уж и горит желанием.
— Не твоё дело, я тебе не жена меня допрашивать! — уязвлённая, снова отворачиваюсь к окну и, плотно сжав губы, шумно дышу через нос.
Ещё один дознаватель нашёлся. Цветкова: “а чего Джон сам к тебе не прилетит”, теперь вот этот доморощенный знаток человеческих душ. Джон и рад бы приехать, но у него с визой проблемы, только этим вот разве объяснишь? Толку. То же самое, что против ветра плевать.
— Приехали, — оповещает водитель и с большим удовольствием глушит мотор. Видя, как я, корячась в длинном неудобным платье выбираюсь из машины, с укоризной смотрит на качающегося на пятках Малиновского, для верности придерживающегося ладонью за прогретый на майском солнце капот:
— Помог бы жене своей.
— А она мне не жена. Ты же слышал.
— Но будет.
— Мы скоро разведёмся.
— Чёрт-те что, — цедит сквозь зубы Шапкин и резко трогается, обдав моё белоснежное платье сизым выхлопным газом.
Самый. Ужасный. День. В моей жизни. Но тут же вспоминаю про три миллиона, Джона, Америку и понимаю, что должна через это пройти.
— Прошу, — Малиновский подставляет согнутую в локте руку и смахивает кивком головы мешающую чёлку. Клоун! Рубашка из-под ремня брюк вылезла, а на воротнике след алой губной помады… И я сильно сомневаюсь, что она из его косметички.
Боже, какой же он… отвратительный! Бедная его будущая жена. Связать свою жизнь с этим…
Силой воли (спасибо тренингам с адептами Ошо), цепляюсь-таки за его локоть и, открыв дверь дворца бракосочетания, вместе входим в торжественный прохладный зал.
Вокруг снуёт куча людей: волнующиеся невесты, гладковыбритые женихи, разношерстные гости и мы с Малиновским — два идиота, затеявшие нелепую игру.
— Малиновские! — громко называет фамилию женщина с ужасной химией на голове, и Богдан тянет меня к двойным расписанным вензелями дверям из-за которых слышатся звуки свадебного марша.
— Вот видишь, а говорила — не успеем, — шепчет мне на ухо. — Не волнуйся, детка, я всегда успеваю. Если ты понимаешь о чём я.
— Давайте живее, не задерживайте очередь, — силясь скрыть раздражение пыхтит “химия” и топает к стойке, возле которой мы с минуты на минуту должны будем дать клятву любви и верности.
Шагая словно на автомате, с чего-то вдруг меня охватывает дикое волнение: ладошки становятся влажными и холодными, а сердце стучит так гулко, что, кажется, заполняет своим ритмом весь торжественный зал. А ещё это трогательный Мендельсон…
Кто бы мне сказал раньше, что впервые я услышу его на своей фиктивной свадьбе — я бы рассмеялась этому юмористу в лицо, а теперь иду под руку с парнем, к которому не чувствую ничего, кроме неприязни, и делаю это по доброй воле.
Ни с того ни с сего, словно яркая вспышка из прошлого в памяти возникает образ пёстрой цыганки, что, выцепив нас с Анькой где-то посреди торгового ряда нашего местного рынка, кинулась нам гадать, без всякого на то разрешения.
Не помню, что именно она там вещала, потому что хихикала на ухо Цветковой, но отчётливо всплыла фраза: “а ты, голубка, один раз замужем будешь”.
Один раз. Всего один.
Ай, ты ж чёрт! И надо мне было эту глупость именно сейчас вспомнить!
— Ты чего это трясёшься вся? — глупо ухмыляется Малиновский, стоя от меня по правую руку.
— Отвали! — грубо отбриваю и пытаюсь мыслить здраво.
Один раз замужем — это, наверное, она имела в виду один настоящий раз, ведь этот же понарошку. И тут же душу накрывает чёрная туча сомнения: а если этот раз и есть тот самый единственный, а я его так глупо сейчас на этого озабоченного потрачу! Что тогда? Разведусь потом и всё — не видать мне больше мужа? Так и буду мотыляться до самой старости никому не нужной сморщенной калошей?
— Сегодня — самое прекрасное и незабываемое событие в вашей жизни. Создание семьи — это начало доброго союза двух любящих сердец…
Да ну, всё это чушь! Кто вообще сказал, что эта бабка ерунды не нагородила? Всем же известно, что эти цыганки как одна шарлатанки. Ну конечно, нечего даже заморачиваться. Каждый человек сам куёт своё счастье, а моё счастье — Джон. И мы обязательно будем вместе и, конечно же, поженимся! Долой сомнения!
— …создавая семью, вы добровольно приняли на себя великий долг друг перед другом…
— А можно, пожалуйста, побыстрее вот это вот всё? — перебивает Малиновский, и регистраторша вскидывает на него взгляд полный оправданного недоумения. — Может, перейдём уже к вот этому — согласны ли вы и в горе и в радости? — и тише: — Очень в туалет хочется.
Музыка резко замолкает. Уязвлённая “химия” поджимает тонкие губы и тычет пухлым пальцем в лежащий на стойке документ:
— Вот здесь подписи поставьте.
— Ну что, Ромашкина, согласна разделить со мной все тяготы и лишения? — криво лыбится Малиновский и кивает на розовое свидетельство о бракосочетании.
Настоящее свидетельство. Что я творю…
— Давай уже ручку сюда, — грубо выдёргиваю из его пальцев авторучку с серебристым пером на колпачке и, не давая себе ни малейшего шанса передумать, ставлю напротив своего имени кривую закорючку.
— Зря, в быту я такой самодур, — гыкает Богдан и я со злостью впихиваю ручку в его ладонь.
— Расписывайся и закончим уже, — ворчу и складываю на груди руки, всем видом транслируя, что я как бы даже не с ним.
Малиновский нарочито медленно выводит свою фамилию и над “и кратким” вместо чёрточки рисует крошечную ромашку.
И вот за что мне это наказание?
— Поздравляю, теперь вы муж и жена, — сухо ставит нас перед фактом регистратор и нетерпеливо смотрит на часы: — А теперь попрошу освободить помещение, после вас ещё шесть пар.
— А кольца? — хмурится Малиновский и извлекает из кармана брюк тонкий золотой ободок без всякой корбки. — Твоё где?
Рывком раскрываю сумочку и достаю изящный перстень с небольшим бриллиантом. Без всяких церемоний надеваю на средний палец и тычу им в лицо теперь уже законного мужа.
— А почему не безымянный?
— Великó, — бурчу в ответ и единственное о чём мечтаю, это поскорее покинуть этот театр абсурда, забрать свои деньги и уехать, наконец-то, домой.
Малиновский надевает своё кольцо и тут же фоткает растопыренную пятерню на мобильный. Презрительно кошусь и фыркаю:
— Это ещё зачем?
— Для истории. В инстаграм выложу.
Откуда ни возьмись паред нами выскакивает бородатый мужичок с плешивой макушкой и командует:
— Молодая, возьмите мужа под руку.
