Но это слишком просто. Она должна испытать адовы муки, отплатить за все страдания моей матери. От воспоминаний о случившемся вчера виски запульсировали болью и кулаки сжались сами собой. Мать опять выпила лишнего. Да что там? Нажралась как свинья. Не просыхает уже две недели с тех пор, как узнала про отца. Вернее, она знала, только старалась абстрагироваться, что ли. Зачем-то держалась за искусственный брак, цеплялась за какие-то статусы и внешнее благополучие, на деле живя с мужем разными жизнями. Как соседи.
И что теперь? Пьет беспробудно, горе заливает. Как только отец выбрался из могилы, перестала его посещать и пустилась во все тяжкие.
Ей и всем нам повезло, что Сеня — почти член семьи. Такого водителя, как он, еще поискать. Он ей и перевозчик, и друг, и нянька. Мне иногда кажется, что Арсений влюблен в свою хозяйку, только чувства его бесперспективны. Она любит отца, хоть это, похоже, не взаимно.
Вчера Арсений привез ее ко мне сюда. Снова были слезы, настоящая истерика, ползание на коленях и мольбы отомстить стерве и ее матери. Я пообещал ускорить процесс, взамен на заверение взять себя в руки. Мать должна понять, что опускается всё ниже и ниже. Из холеной надменной красавицы превратилась в дерганую невротичку, неуверенную в себе.
Записалась на сотню косметических процедур и пластические операции, лишь бы сделать себе апгрейд и стать моложе. Она и в самом деле выглядела на свой реальный возраст. А я и не замечал, что мама стареет, так хорошо она всегда себя подавала. Ее внешний вид теперь вызывал дикую жалость и чувство непреходящей вины. И я обязан был отомстить за каждую секунду мучений родного человека. Она не должна страдать.
Сдерживаться рядом с любовницей отца, изображать дружелюбного простака нелегко, но так надо. Если я хочу достичь главной цели — ее абсолютного жизненного краха. И кто скажет, что она этого не заслужила?
Пусть отплатит по полной. Пусть заливается слезами и рвет на себе волосы от горя, отчаяния и стыда, пусть скорчится и мысленно сдохнет от страданий.
Уж я постараюсь, что обеспечить ей эти чувства. Она еще не знает, что вся ее благоустроенная жизнь в моих руках.
Она — моя послушная марионетка, и я с удовольствием подергаю за ниточки, управляя ею. Она будет выполнять все мои требования, никуда не денется, не сможет вырваться из клетки, куда загоню ее. Лишение квартиры и мать в СИЗО — только начало, это цветочки. Она еще учится в своей консерватории, еще живет в нормальных условиях. Несправедливо, что она вообще дышит. Но убить, опять же, слишком просто.
А вот причинить страдания — самое то. Скоро ее сладкой жизни придет конец. Сейчас, когда передо мной кабальный контракт, составленный с соблюдением всех нужных юридических тонкостей, незаметных глазу обывателя, так и чувствую, как злорадная улыбка рвется наружу.
Правда, есть одна проблема, которую сложно признать. Одна ма-а-аленькая несущественная деталь, портящая идеальную картину, мой гениальный план мести…
И эта проблема изводит, не дает спокойно спать по ночам, а днем бесконечно витает в мыслях — странное влечение к Тае, взявшееся из ниоткуда, какой-то необъяснимый интерес на уровне инстинктов. Может, и нормально — испытывать желание разгадать ее загадку, докопаться до сути — как эта странная девочка-скрипачка, не от мира сего, сумела стать такой важной для отца? Где они познакомились? Как сошлись? Между ними же нет ничего общего. Отец никогда не посещал концерты классической музыки. Всегда был от этого далек. Я терялся в догадках.
Впрочем, без разницы, как эта тварь поймала его в свои сети. Ей не удастся то же самое проделать со мной. Воспользоваться объедками с отцовского стола, как бы ни влекло к этой девке, как бы ни хотелось попробовать вкус ее губ, вдохнуть чистый нежный запах, погрузить руки в густую копну волосы, накрутить их на кулак… и… много еще чего…
Нет, не могу опуститься до такого, перестану себя уважать. Она — продажная шлюха с лицом ангела, пустышка, красивая кукла без души. Как бы ни желал содрать с нее длинный старомодный балахон и выяснить, что под ним прячется, должен четко следовать плану. Засунуть нелепые необъяснимые эмоции куда подальше и направить всю энергию на воплощение своих замыслов.
И если не отомщу — нет мне прощения.
Глава 5
Я не стала спрашивать, откуда Максим взял всю нужную для контракта информацию. Не приходилось удивляться, что он может достать всё что угодно. Но странным было то, что он перепутал мать и дочь. Как он мог не знать, как его мать могла не знать, кто является любовницей Николая Дмитриевича уже пять лет?
Может, это какая-то игра со стороны младшего Суворова? Устало откинувшись на подголовник, я не заметила, как задремала. Очнулась, когда машина остановилась. Здание за высоким кованым забором не походило на офис. Передо мной был явно жилой дом на несколько квартир.
Но меня это не насторожило. Я так устала, замерзла и проголодалась, что хотела только одного — побыстрее отделаться от Максима и добраться до дома, принять горячий душ и лечь спать. Ах, и еще обязательно зайти в аптеку. Все признаки подступающей простуды были налицо. Насморк, першение в горле и болезненные спазмы в голове. Я решила плыть по течению, лишние телодвижения причиняли боль.
— Что с тобой? Ты себя нормально чувствуешь? — Максим поддержал меня под локоть, когда я выбиралась из машины. А я и не заметила, что пошатнулась, чуть не свалившись на землю. Внезапно напомнил о себе желудок, получивший с утра скромный завтрак в виде бутерброда с сыром. Постыдное урчание громко раздалось из моего живота.
Я попыталась слабо улыбнуться, но вышла кривая гримаса. Было и так ясно, что я далеко не в порядке. Максим снова подхватил меня на руки, и тут я отключилась, падая в беспросветную тьму. Придя в себя, обнаружила свое побитое жизнью тело утопающим в мягких недрах дивана, меня заботливо укрыли пледом и приглушили свет. В полумраке я видела очертания квартиры, явно не офиса. Холостяцкая берлога Максима, неожиданно уютная. Вскоре я заметила приоткрытую дверь, из-за которой струился свет, а в образовавшемся проеме — его самого, сосредоточенно печатающего что-то в ноутбуке.
Вскинув руку, я посмотрела на тоненькие часы на запястье. Мелькнула мысль, что давно надо было продать их и выручить кругленькую сумму. Такое совершенно в моем духе — носить на себе дорогую вещь, нуждаться в деньгах и не замечать, что они под самым носом! Но это потом, а сейчас нужно убираться отсюда поскорее. Два часа ночи. Я проспала несколько часов. Монстр все-таки притащил меня в свое логово. Не в офис, как обещал, а к себе домой.
Можно было подумать, что он хочет позабавиться, надругаться, но вряд ли его привлекла сопящая простуженная девчонка с промокшими ногами. Кстати, о ногах. Осторожно пощупав подвернутую конечность, я скривилась от боли. Лодыжка распухла и явно требовала лечения. Но ничего, потерплю. Не так уж сильно болит, жить можно. Зажмурившись от стыда, я продолжала тихонько лежать и подглядывать за Максимом.
Он расстегнул тонкую шелковую белую рубашку до середины груди, оставаясь в строгих брюках, но снял обувь и носки. Почему-то вид голых ступней показался мне более интимным зрелищем, чем если бы хозяин расхаживал в трусах. Я обожала шелк и завидовала Максиму, зная, как это приятно, когда холодноватая легкая ткань касается твоей кожи. Отчаянно скучала по своему любимому концертному платью, вовсе не такому скромному, какие, по мнению мамы, я всегда ношу.
Сшитое из шелковых лент, они было двусторонним. Черная и белая сторона могли сменять друг друга по желанию. Открытые руки и спина, лента, обхватывающая шею и спускавшаяся до пояса двумя концами, длинный, до пола подол струящегося шелка. Оно шло мне невероятно — хоть черная сторона, хоть белая. Если Максим разрешит, я бы хотела выступать в нем.
Неужели уже рассматриваю перспективу согласиться на его предложение? А есть ли у меня выход? К горлу подступил комок, и, как бы я ни пыталась сдержаться, кашель одолел меня, что неизбежно привлекло внимание Суворова.
