и возвращается к чашке кофе. Делает неторопливый глоток, глядя мне в лицо, и вопросительно хмыкает, — а кто позвал?
Мне кажется, это вопрос с подвохом, потому что взгляд у него недобрый, будто он намеревается уволить того, кто посмел меня позвать.
— А это так важно?
— Нет, — вновь отставляет чашку. — Раз ты здесь, то представься для начала.
Я все еще не в состоянии подняться на ноги и убежать.
— Кира, — тихо отвечаю я и вся внутренне сжимаюсь.
Стоило солгать и представиться другим именем, но мозги не соображают и расплавились в желе.
— Виктор, — буравит взглядом и ладонь протягивает для рукопожатия.
Будь на его место кто-то другой, то я бы восприняла его жест приветствия иначе. Без дрожи в коленях и без озноба. С требовательным ожиданием смотрит в глаза, и я вкладываю в его сухую ладонь пальцы.
— Кира, значит, — на его лице вспыхивает ухмылка, и я довольно резко отдергиваю руку и прячу ее под столом.
Самое время случиттся сердечному приступу, который станет для меня спасением из неловкой ситуации.
— Я могу ознакомиться с твоим резюме?
Виктор задает закономерные вопросы, но я слышу в них липкие намеки. Возможно, дело в его хриплом тембре и слишком прямом взгляде, что, кажется, проникает в мои мысли.
— Нет.
Резюме с потрохами меня выдаст. Не надо было слушать маму и не стоило в подробностях расписывать, что я занималась танцами и выигрывала золотые медальки.
— Почему?
— А я его забыла, но я вам и так скажу, что ничего не умею и ничего знаю, — честно отвечаю я, потому что хочу получить отказ в вакансии секретаря. — И высшего образования у меня нет.
— Но кое-что ты все умеешь, — тихо отзывается Виктор и двусмысленно улыбается, небрежно поглаживая линию челюсти.
— Простите? — голос мой становится тверже, чему я сама удивляюсь.
— Это была ты, — Виктор с легкой усмешкой окидывает меня взглядом.
— Не понимаю о чем вы, — холодно и отстраненно отзываюсь я, а сама поджимаю пальцы в тесных туфлях.
Поддается в мою сторону, щурится и с бархатной хрипотцой шепчет:
— У тебя под правой ягодицей — родинка.
Чему учили нас на танцах? Улыбаться, когда хочется сдохнуть от усталости, и держать лицо, когда судьи выставляли плохие оценки и переполняет желание разрыдаться. Я в лживом удивлении и досаде изгибаю бровь.
— Простите еще раз, Виктор, но о чем речь?
— Должно быть, обознался, — откидывается на спинку стула, вновь оценивающе смеривая меня взглядом. — Хорошо, ничего не умеешь, ничего не знаешь и образования нет. Почему я должен рассмотреть твою кандидатуру?
Я ведь пока сюда ехала, подготовила речь, какая я старательная, как я легко обучаюсь новому и какой высокий у меня порог стрессоустойчивости, но говорить я об этом не буду.
— А вы и не должны, — я встаю, перекинув через плечо сумочку, в которой тихо звякают медальки, — простите, что отняла у вас время.
— Уже уходишь? — поднимает насмешливый взгляд. — Только заинтриговала, и опять…
Стучу каблуками по кафелю, крепко сжимая ручку сумочки. Чувствую его заинтересованный взгляд и надеюсь, что на меня, когда я выйду, сверху упадет кирпич или кондиционер.
Глава 6. Везёт, как утопленнику
И правда, у меня родинка под правой ягодицей. Почти у промежности, и ее можно заметить, лишь если я нагнусь. Похвасталась своей гибкостью, а этот пьяный извращенец успел все разглядеть и увидеть. Мне вот пришлось знатно так извернуться с зеркальцем, чтобы родинку свою найти.
— Вот гадство, — разгибаюсь и кидаю зеркальце на трюмо. Одергиваю футболку и пялюсь в окно, прижав к щеке ладонь. — Глазастый.
— Тебя взяли! — мама влетает в комнату без стука.
Оглядываюсь, и она поднимает сжатые кулачки, чтобы выразить радость:
— Взяли! — и широко улыбается.
— Куда? — сипло и сдавленно спрашиваю я, а затем трусливо ныряю под одеяло и рявкаю, — нет!
— У тебя телефон опять на беззвучном, да? — строго уточняет мама.
— Меня не взяли, нет… нет… Нет! — сажусь, укутавшись в одеяло, и в ужасе смотрю на восторженную родительницу. — Нет!
— Твой начальник не дозвонился до тебя, — мама скрещивает руки на груди, — и Лидия Константиновна дала ему мой номер.
— Нет… — в отчаянии выдыхаю я.
— Очень приятный мужчина. Вежливый, — мама улыбается. — Сказал, что ничего страшного в том, что у тебя нет ни образования, ни опыта. Он тебя всему научит. Так и сказал.
— Мама…
Неужели она не услышала в том, что меня всему научат, ничего подозрительного? Виктор совсем охамел, раз посмел позвонить моей маме и сказать ей подобные гнусности.
— Я не могу… Я не пойду… Не хочу… — мне холодно и страшно. — Мама…
— Хватит, — она вскидывает руку. — Пора взрослеть и сепарироваться от меня. Ты не маленькая девочка и пора шагнуть во взрослую жизнь. Я бы тоже с превеликим удовольствием не работала…
— Да не в этом дело, — шепчу я. — Хочешь, я завтра устроюсь в закусочную посудомойщицей? Вот, мама!
Я соскакиваю с кровати, кидаюсь к столу и хватаю бумажку, которую сорвала со столба в одном квартале от нашего дома.
“Требуются посудомойщицы, уборщицы и официантки”
— Вот, мама! Сюда пойду! — подношу к ее глазам бумажку.
— Еще чего, — выхватывает и рвет объявление. — Не пойдешь.
Я не могу ей рассказать, что была в стриптиз-клубе и станцевала приватный танец с голой грудью для “очень приятного мужчины”, который хотел неизвестно к чему
