отвечал мне взглядом. Ведь можно молчать и не произнести ни слова, но будет достаточно жеста, чтобы выразить наполнили зал, ай-ли-ли-ли-лииииии….
Его черные, как ночь в пустыне глаза, говорили мне о безумной ревности, он не хотел, чтобы я танцевала на свадьбе, чтобы все видели меня, мое тело и мой язык исполнения движений.
Я подняла подбородок чуть выше и оборвала с ним зрительный контакт, покинув сцену. Спина покалывала от неощутимых кинжалов его глаз. На вдохе я полетела босая в гримерку, переливаясь стразами костюма в сафитном освещении.
Что ж, попробуй. Запрети мне. Я свободна. Я танцую, потому что танец – это моя жизнь, мой воздух, моя любовь. Человек соткан из миллионов нитей все свои чувства, одного шага или движения руки.
Дарбука играла ритм саиди, музыка уносила меня в кульминацию танца. Пристукивая пяткой, я делала поворот вокруг себя, стоя на одной левой ноге, делая акцент правым бедром наверх. Разрез платья сочно оголял мою ногу почти на границе рамок приличия, особенно на акценте. Я смотрела ему в глаза. Тряска плечами. Не отрывал взгляд. Выпад вперед с волосами, акцент пяткой, возвратный шаг, выпад, акцент пяткой.
Улыбнулась ему глазами: «Нравлюсь?»
Кружилась в поворотах, охватывая зал, пришла в центр. Упала на колени. Круг грудью быстро, затем медленно, подняла ее наверх и акцент вниз. Он смотрит, замечательно. Все для него.
«Любуйся мной».
Начался ритм ираки, я нежно положила руку себе на ожерелье, вторую отвела в сторону, и взметнула рыжими волосами по кругу, все быстрее и быстрее, перешла на восьмерку назад. Потом на иракскую восьмерку, Выпады корпусом, акцент волосами, снова и снова… медленно поднялась, прикрывая тыльной стороной кистей глаза и пряча взгляд, пряча их от него, провела руками по волосам, опираясь на согнутые колени и напряженные ладони.
Аплодисменты вперемешку с колоритным загирритом, которыми управляет небо. А в танце. в танце все нити рвутся, и мы становимся абсолютно свободными! В этот момент я живу, живу по-настоящему. Танец – безмолвная музыка моего сердца.
Я забежала в гримерку, схватила стакан воды и выпила его до дна. Я дико волновалась. Что теперь он сделает? Может, я зря его раздразнила? Мне казалось, мое колотящееся сердце было слышно даже за стенами гримерки. Я взглянула на себя в зеркало: раскрасневшиеся щеки выдавали предательски мое волнение, я попробовала хоть немного приглушить их пудрой.
Быстро переодевшись в фольклорное платье для танца шааби, я сделала глубокий вдох всеми легкими и выдохнула. Повторила раза три. Снова оценивающе посмотрела на себя. Рыжие длиннющие волосы волнами спускались ниже талии, карие глаза с восточным сценическим макияжем выглядели акцентированнее в слабом освещении комнаты, костюм традиционно выделял грудь лифом дина, и пояс со стразами подчеркивал бедра. Я расправила плечи, и стала искать косметичку, куда я дела помаду? Нашла, накрасилась губы, усилив розовый оттенок. Подправила волосы, припушив объем от корней. Я уже была не так уверена в правильности своих действий. Его колкий взгляд в зале не предвещал ничего хорошего, зачем я дергаю тигра за хвост? То, что он меня не кусал, не значит, что он не сможет этого сделать. Да нет, не осмелится. Он не позиционирует себя никак по отношению ко мне. Кто я такая? Танцовщица живота, не более… а сердце колотится при его виде, как ненормальное.
– Что я творю? – я оперлась руками на туалетный столик и выдохнула, опустив голову.
Тишину разрезал низкий голос с акцентом:
– Мне тоже интересно, что ты творишь. – На меня будто вылили ведро ледяной воды. Он стоял прямо за мной, сверлил меня тяжелым взглядом.
Я облизнула пересохшие губы, и повернулась к нему лицом.
Он рассматривал меня почерневшими от ревности глазами, руки в карманах, облокотился на дверной косяк:
– Чего ты добиваешься? – если бы от гнева зеркала могли бы разбиваться, я была бы вся в осколках.
– Ничего не добиваюсь. Я живу своей жизнью. – Голос, только не дрожи. Ты его не боишься. Все будет хорошо.
Он сделал шаг ко мне, подошел близко-близко, мне пришлось слегка поднять голову. Смотрел на меня испытывающе сверху вниз.
– Я тебе ЗАПРЕТИЛ танцевать здесь, – повысил он хрипловатый голос.
Упрямый, упрямый мужик! Неужели ты не понимаешь, вообще не понимаешь, что я так не могу…
– Что из этого, – я провела руками вниз по своему телу, иногда касаясь лишь кончиками пальцев облегающего платья, – ты мне запретил? – подняла подбородок выше и посмотрела ему прямо в глаза, хотя знала, что нельзя. Ведь я не его.
Он в бешенстве сделал оставшийся шаг ко мне, а я, бросив «мне пора», ловко обогнула его и метнулась к выходу из гримерки, когда почувствовала, как меня схватили за руку выше локтя и втащили обратно в комнатку. Он толкнул меня к стене, не выпуская мою руку, и хлопком закрыл дверь.
Он впервые позволил себе коснулся меня, под его пальцами моя кожа будто горела. В смятении, я закусила нижнюю губу, не зная, чего ожидать теперь. Он был неотразим, в белоснежной рубашке и черных брюках, неотразим, с такими иссиня-черными волосами и яростью в глазах. Я поняла, что не хочу так, не хочу его такого. Или хочу? Он шумно дышал.
- Не стоит со мной играть, ты понятия не имеешь, кто я, черт побери! – Но я его не слышала. Я слышала только, как мое сердце пытается выпрыгнуть из меня, и что я не могу дышать даже рядом с ним. не выдержав его взгляда так близко к себе, я отвела глаза, как он впился в мои губы своими, страстно, и я уже дальше ничего не помнила…
Я усмехнулся и уставился в окно. Чёрт возьми, а эта Танцовщица, та ещё штучка. Член моментально зашевелился в штанах.
ТАИСИЯ
- Таська! Ты видела? Таська!!!!!!!!
Я устало сажусь в гостиной и наливаю себе бокал вина, когда ко мне со всех ног несётся Оля и суёт мне под нос какого-то Фарида. Шейх.
- Это кто?
- Это вирт игра! Ты танцовщица, это твой никнейм, а он Шейх! Понимаешь?
Я откидываюсь в кресле и устало отпиваю вино.
- Нет не понимаю! Как Лиза?
- Хорошо, уроки делает! Про отца знает!
Внутри всё сжалось. Господи. Лизка серьёзная не по годам, у неё такая травма будет, надо подняться и всё объяснить ей, сказать, что папа в аварию попал.
- Там Фарид что-то печатает!- не унималась Ольга.
- Оль! У меня
