злости. Просто… Это сообщение характерное. Из моего прошлого. В этом весь Георгиев. Одно слово, и текст оживает. Он заставляет меня чувствовать себя на расстоянии! Вынуждает вспоминать все то, что было у нас когда-то. Необъяснимая реакция! Возможно, даже неадекватная. Но я не могу ее побороть. Меня начинает раздирать противоборствующими эмоциями. Из-за этого дрожь усиливается, и становится физически дискомфортно. Уже знаю, что ни горячий душ, ни два одеяла не помогут с этим состоянием справиться. Долго придется плакать. Оказывается, без чертовых слез иногда невозможно преодоление.
Соня Солнышко: Да, я счастлива.
Отправляю сообщение. И собираюсь заблокировать контакт Георгиева.
Но…
Вместо этого зеркалю вопрос.
Соня Солнышко: А как ты? Счастлив сейчас?
Он прочитывает. И покидает сеть.
Вспышка в груди столь сильная, что кажется, будто реальный ядерный взрыв происходит. Оставляя пылающую воронку в месте, где должно быть сердце, огонь перебрасывается на другие участки тела. Пока внутри все выжигает, кожу, напротив, холодом бьет.
Вот зачем он спросил? Зачем вообще написал? Зачем усиливает боль, которая и без того была непереносимой?
А сам ведь… Там… С ней…
Боже… Как же это мучительно!
«Сейчас он счастлив с Владой…»
Какого черта тогда лезет ко мне?! Какого черта весь вечер смотрел на меня, а не на нее? Какого черта при ней же посмел назвать «родной»?
Любовь и ненависть – гремучее комбо. Движимый ими человек способен не только жизнь объекта своей агрессивной зависимости разрушить, но и свою собственную. Я это понимаю, но приглушить не могу. Оба этих зверя уже вырвались на свободу. И оба готовы бесчинствовать.
Ночь проходит тяжелее, чем любая предыдущая за эти три месяца. Но утром я прилагаю все усилия, чтобы выглядеть счастливой. Хочу, чтобы Георгиев верил моим словам. Ведь если он поймет, что мне больнее, чем в ночь разлуки, я буду чувствовать себя еще хуже.
– Соня… Ты приехала!
Вот, кто точно рад мне – моя любимая сестра Лиза. Да я сама захлебываюсь от восторга, что сумела отвоевать свой шанс воссоединиться с близкими. Это, по сути, было моим единственным условием в сделке с Полторацким. После того, как мы с ним вместе появились в сатанинском логове, Георгиевы не посмеют меня тронуть. Любые угрозы мне равносильны угрозам ему, а они ведь как раз пытаются скрыть свое истинное нутро.
– Конечно, приехала! – выпаливаю на радостях и обнимаю Лизу. Беременность сделала ее еще нежнее. Дух захватывает, какая она красивая! – Хочу знать, кто там у меня: племянник или племянница… Снимки увидеть. Ой, так счастлива за вас! Вы же светитесь! Чара Чарушин, – обнимаю зятя сразу после сестры. – Ты невозможный красавчик!
Гостей много. Но я сразу же выделяю стоящего неподалеку от нас Георгиева. Прямо на него не смотрю, а сердце все равно реагирует, будто на мощнейший стимулятор. Срывается и принимается колотиться, как одуревшее.
Пока у Саши не звонит телефон, и он не отходит от шумной толпы, чтобы принять этот входящий.
Тогда мой чувствительный мотор резко сжимается и сдувается, словно получивший прокол шарик. Я вроде как и дальше улыбаюсь, но тот самый волнующий трепет, который и дает людям возможность парить, рассеивается.
Это она звонит? Почему не с ним здесь? Ревнует ко мне? Боится его потерять, как когда-то боялась я?
Господи… Я только пришла, а уже схожу с ума!
Что же будет дальше?!
– Соня-лав, Соня принцесса-воин, Соня Солнышко… – перечисляет Данька Шатохин с завораживающей улыбкой сексуального паскудника. – Наконец-то в Одессе будет настоящее Солнце!
– Даня Шатохин! Я по тебе тоже очень скучала!
И тут же визжу, когда он, обнимая, отрывает меня от земли.
– Боже, Даня! Поставь меня, пожалуйста, на место.
Он ставит, но руки с моей талии не снимает. А мне как-то неудобно самой отстраниться. Да и, что скрывать, его внимание действительно приятно.
– Как ты могла променять нас на город каштанов? – серьезно так удивляется.
– Обстоятельства, – бросаю тихо и взглядом прошу не развивать тему.
– Понял, – соображает Данька, как и всегда, быстро. – Торчишь лично мне три штрафных. Потом развратный танец. А потом… Бухой прыжок с пирса.
– Май месяц! – возмущаюсь, но смеюсь. Я немного переживала, что мы отдалились за эти месяцы. Но нет. С ним легко, как и раньше. – И вообще, Дань, мы на гендер-пати, а не на отвязной вечеринке. Привыкай уже, что часть твоих близких уже семейные…
Он, Чарушин, Бойко, Фильфиневич и мой Георгиев – лучшие друзья большую часть жизни. И «друзья» в их случае – не формальное определение отношениям. Они действительно родные люди.
– Все равно тебя окуну, – заявляет Шатохин, вызывая уже у всех хохот. – Ты же ненадолго, как я понимаю. Когда еще море увидишь?
– Да… Я всего на неделю. У меня ведь учеба, работа, быт – полный комплект.
– Приглашай в гости, – набивается тут же. По части наглости он точно в их пятерке берет первенство. – Хочу посмотреть, как ты живешь.
– Ни за что, – отмахиваюсь я.
– Почему?
– Потому что я не одна живу.
– А с кем?
– А это уже секрет.
– Который ты мне выдашь, когда я тебя напою. Понял.
И подмигивает.
Я не обижаюсь. На него невозможно обижаться, хоть и ходит он порой, что называется, за гранью приличия. Со смехом качаю головой.
А потом… Георгиев возвращается в общую компанию, и наши с ним взгляды пересекаются.
Как можно быть одновременно в двух состояниях: счастливом и несчастливом? Второй день ощущаю эту дикую бурю при первом контакте глаза в глаза.
Да, я счастлива его видеть. И да, от этого же я несчастна.
Отворачиваюсь и с самым беззаботным видом бегу, чтобы помочь младшей сестре зятя с воздушными шарами.
– Ты же не ревнуешь Даньку ко мне? – спрашиваю шепотом, пока расставляем в большой беседке Чарушиных вазы с живыми цветами. – Мы с ним просто друзья.
– Почему я должна его ревновать? – фыркает Рина, как ежик. И тут же краснеет. – Ни к кому я его не ревную! Сама его терпеть не могу! Он просто друг моего брата… Самый мерзкий из них! Вот и все!
– Я кое-что заметила между вами еще на свадьбе Лизы и Тёмы… Мне показалось, вы влюблены.
Рина вспыхивает еще ярче.
– Тебе показалось!
– Ладно. Наверное. Пусть так, – быстро отступаю я. – Просто чтобы ты знала: между мной и
