— Что начать? — непонимающе нахмурилась.
А я ведь правда не понимала. В целом, ни о чем он хотел поговорить, ни чего вообще от меня хотел.
— Сэмми, твоё поведение сейчас… хм, как бы это сказать… хм, не очень хороший сигнал, — дядя внимательно вглядывался в моё лицо и старательно подбирал слова.
Видно, что разговор и ему давался нелегко. Но он почему-то посчитал себя обязанным всё-таки поговорить.
“Не очень хороший сигнал? О чём он, интересно, говорит?” — мысленно нахмурилась я, продолжая недоумевать, что происходит.
— Дядя, я взрослая девушка, если мне потребуется помощь, я её попрошу, сейчас мне она не нужна, — стараясь скрыть раздражение, ответила я.
— Я так не считаю, Сэмми. Твои родители…
— Я не хочу говорить о родителях, — резко оборвала.
Повисло напряженное молчание. Честно говоря, я не понимала, чего он хочет добиться? Мы не были с ним очень близки. Хотя, когда были живы родители, он часто бывал у нас дома, и мы проводили достаточно много времени вместе. Но ведь это абсолютно не значит, что мы были друзьями, или что он имел права учить меня жизни.
Почему все взрослые считают, что нужно учить жизни? Что-то доказывать, объяснять? Почему дядя считал, что я хочу и буду его слушать и слушаться? Самое лучшее, что он может сделать — отойти в сторону и не трогать меня, так я считала. А если мне что-то понадобится, я попрошу. Сама.
“Не попросишь”, — упрямо взвился внутренний голос, но я от него лишь отмахнулась.
Да, я справлялась, как умела и могла. Но так ведь живут все люди. Мои сестры и брат… переживали произошедшее по-другому. Их горе сплотило, я это знала. Они жили вместе в родительском доме, поддерживали друг друга. А я не могла так. Мне надо было по-другому. И мир вокруг как будто пытался сказать мне — ты не правильно проживаешь своё горе. То есть я должна проживать своё горе, свои эмоции как-то по особенному? Как-то, как угодно другим людям?
— Хорошо, Сэмми, я соглашусь не вести с тобой долгие беседы и не доставать тебя, если ты согласишься на одну вещь, — примирительно начал дядя.
— Какую вещь? — с подозрением отозвалась я.
— Важную для тебя, конечно. Полезную, — его голос стал мягче, тон доброжелательней.
— Не томи, дядя, — я хмурилась всё больше с каждой секундой нашего разговора.
— Мне посоветовали очень хорошего специалиста, и я уже оплатил месяц сеансов. Походишь, пообщаешься. Он тебе поможет.
В очередной раз повисло молчание. Я просто моргала и изумленно смотрела на дядю. Как я должна была на это реагировать, интересно?
— Дядя, ты отправляешь меня к психологу? — шокировано уточнила, неверяще смотря в серьезное лицо родственника.
— Сэмми, это очень современно, это то, что тебе поможет, — уверенно прозвучал голос в ответ.
— С чего ты взял, что мне нужна помощь? — с негодованием возразила я.
— Жизнь продолжается, Сэмми, и тебе нужно выбирать для себя самое лучшее, а не то, что заглушает боль и пустоту внутри. Ты была к ним очень привязана, я знаю. Но жизнь продолжается.
Я подскочила с дивана.
— Я не хочу продолжать этот разговор, — резко заявила, чувствуя, как закипаю, словно чайник.
— Только при условии, что ты пойдешь к психологу, — не менее категорично заявил дядя.
— Нет, — обрубила я в ответ.
— Полгода прошло, Сэмми. Мы все дали тебе время попробовать пережить это самой, но ты не справляешься, — повысив голос, произнес он.
— А что значит не справляюсь? То, что я перестала общаться с родственниками, значит, я не справляюсь?
— Сэмми, Эмма сказала, что ты связалась с какой-то дурной компанией, встречаешься с байкером. Ты работаешь официанткой, в конце-то концов, Сэмми! Разве этого ты хотела для себя? Разве этого хотела для тебя твоя мама?
Не в силах больше это слушать, я побежала прочь. Сорвалась с места и не оглядываясь побежала, что есть сил.
На улице начался за это время настоящий ливень, и я выбежала прямиком под град из капель. Растерянно оглянулась, посмотрела налево, направо, а потом просто побежала, куда глядят глаза. В голове прокручивались слова дяди, я пыталась их заглушить, выкинуть, забыть.
И откуда Эмма знала про то, что я встречаюсь с байкером? С чего вообще они решили, что мне нужна помощь, если я не давала никаких поводов думать, что что-то не так?
Я думала, что в моей жизни все нормально сейчас, я была в этом уверена. Да, мой распорядок немного поменялся — работа другая, появился парень, но я продолжала жить, чувствовала себя порой счастливой, всё было на своих местах. Я не спилась, не депрессовала, я продолжала жить. Почему же дядя пытался меня убедить в обратном?
Я добежала до парка, промокнув до нитки. Я плакала? Непонятно. Ливень поглотил мои слезы, всхлипы, злые крики, возмущения, растерянность. Ливень поглотил всю мою боль, принял, разделил.
Я села на скамейку. Вскинула голову к небу, закрыла глаза.
Нет, я была абсолютно не согласна с дядей. Со мной было все нормально, с моей жизнью было все нормально. Я была в этом абсолютно уверена. И не пойду я ни к какому психологу.
— Ты вся мокрая, Сэмми. Ты гуляла под дождем? — удивленно спросил Майк, когда увидел меня на пороге.
— Да, решила погулять под дождем, — послушно согласилась с его версией.
Майк отодвинулся, пропуская меня внутрь. Наблюдал, как я снимаю обувь. Я повернулась к Майку и посмотрела в глаза.
— Мне кое-что нужно, Майк, — произнесла серьезным тоном..
— Всё, что угодно, Сэмми, — хмуро, озабоченно ответил Майк.
Я приблизилась к Майку, обняла за шею, встала на цыпочки и прошептала в губы:
— Трахни меня так, чтобы я забыла своё имя.
Он молча притянул меня ближе и больше не задавал никаких вопрос.
Уже глубокой ночью, когда Майк уснул, а я так и не смогла сомкнуть глаз, вышла на кухню. Сделала себе горячее какао и забралась с ногами на подоконник. Благо он тут был достаточно широкий и удобный. Я задумчиво смотрела на темный, спящий город. За окном огни спящего города.
Пыталась отогнать гнетущие мысли из головы и не могла. Раз за разом прокручивала слова дяди. Раз за разом злилась, чувствовала боль. Потом ощущала грусть. Хотелось плакать или кричать. Или молить о том, чтобы эти чувства внутри успокоились, угомонились. В душе какой-то раздрай. Моё тонкое душевное равновесие сегодня было нагло нарушено, и я не знала, как его восстановить обратно. Меня начинали одолевать мысли о том, что я что-то делаю не так.
Я ведь должна строить свою жизнь. А я разве сейчас её строю? Сплю с парнем, которого не люблю. Работаю на бесперспективной работе. Я ничего из себя не представляю. И не делаю ничего, чтобы стать в этой жизни кем-то.
Я глубоко вздохнула, закинула голову, зажмурилась сильно-сильно, руки сжались в кулаки.
“Жизнь — такая сложная штука”, — зло подумала я.
Всё в моей жизни было так, как надо — размеренно, спокойно. Пока были живы родители. Но потом, когда они умерли, я почувствовала такую оглушающую боль и пустоту внутри, что думала, что по-настоящему свихнусь.
И вся моя размеренная, спокойная жизнь перестала быть привычной, нормальной, безопасной. Появились пустота, боль, одиночество, и мне резко захотелось в жизни движения, спонтанности, чего-то нового.
Знаю ли я, что хочу от жизни? Нет, конечно. Но должна ли я знать? Да и в конце концов, я ведь ещё так молода, мне всего лишь 23 года. Почему я должна переживать, что что-то в моей жизни идет не так? Я не строю великую карьеру? О Боже! Я и не хочу. Я сплю с парнем, за которого не планирую выходить замуж и в которого даже не влюблена? О Боже! Какой кошмар.
Я зло рассмеялась и вытерла ребром ладони предательские капли слез со щек.
— Крошка, всё в порядке? — в темноте показался силуэт Майка, голос сонный.
— Да, всё отлично, — отвечаю ровным голосом и отворачиваюсь обратно к окну, намекая, что хочу побыть одна и не нужно меня сейчас беспокоить.
Майк потоптался на месте ещё немного и всё-таки подошел ко мне. Положил руки на плечи, а потом и вовсе теснее прижался и обнял. Его нос уткнулся в волосы, он глубоко вздохнул.
