— Я переехал примерно через год после открытия своей практики, — говорит он, его шоколадные глаза смотрят в мои, — у меня дом на холме. Два года работал со строителем и архитектором, пока дом не был построен. В свободное время я люблю что-то строить. Не то, чтобы у меня его было много, но я только что принял на работу новую медсестру, и она снимает с меня часть нагрузки, поэтому я могу позволить себе отсутствовать сегодня утром, чтобы приехать сюда, — говорит Паркер, доставая из багажника своего грузовика ножовку и веревку. Два самых важных предмета, которые нам понадобятся, если мы собираемся уехать отсюда с деревом.
Он ведет меня к парадному входу, и я окидываю взглядом раскинувшуюся перед нами ферму. Теперь я понимаю, почему Паркер решил приехать именно сюда, от этого места захватывает дух.
Акры и акры земли с сотнями рядов деревьев, разных по размеру и форме. Солнце высоко в небе над нами, и легкий слой снега под нашими ногами тает, оставляя после себя неглубокие лужицы воды.
Запах хвои и лесной земли заставляет меня вспомнить все те времена, когда мы всей семьей приходили сюда выбирать елку. Я удивляюсь тому, как сильно скучаю по тем дням.
— Ух ты, — вздыхаю я, поворачиваясь лицом к Паркеру, не позволяя себе снова погрузиться в свои воспоминания, — я рада, что ты находишь способ все сбалансировать. Крутой доктор и все такое, — настала моя очередь сказать ему то же самое, что он высказал мне.
— Нет, единственная крутая здесь — это ты, малышка Скотт, — пока мы идем, Паркер касается моего плеча, — стать врачом было очевидным выбором. Я всегда знал, что хочу быть врачом, помогать людям. Мой отец говорил мне, что если я буду заниматься любимым делом, то не буду работать ни дня в своей жизни, и это правда. Иногда я устаю, иногда это тяжелый день, но я люблю то, что делаю.
— Я рада это слышать, Паркер, — говорю я ему, пока мы идем.
Его губы складываются в ухмылку.
— Спасибо, Квинни.
Вокруг нас — семьи, дети снуют туда-сюда между деревьями, гоняясь друг за другом и захлебываясь от восторга. Несмотря на то, что я совершенно не люблю Рождество, это заставляет меня улыбаться. Радость на их лицах заразительна.
Я не совсем ледяная королева, просто я немного Джек Фрост, когда речь заходит о праздниках и рождественском настроении.
— Паркер Грант? — раздается голос у нас за спиной, и, повернувшись, я вижу мужчину, который держит за руку двух маленьких девочек со светлыми волосами того же оттенка, что и у него. Рядом с ним стоит темноволосая женщина с ярко-красными губами и доброй улыбкой.
Лицо мужчины мне знакомо, но я так давно не была дома, что не могу его узнать.
На лице Паркера появляется удивление, а на губах растягивается широкая улыбка.
— Грэм, как дела? Как мои любимые девочки?
Он подходит и щекочет их обеих, заставляя хихикать от восторга. Обе дочурки Грэма одеты в одинаковые наряды: зеленые свитера с водолазками и ярко-красные шерстяные леггинсы. На головах у них милые маленькие шапочки с помпонами. Я понимаю, почему Паркер так очарован.
О Боже… Видеть, как Паркер общается с этими очаровательными маленькими близнецами, не просто для моего сердца.
Мой взгляд возвращается к мужчине, и через несколько секунд я понимаю, кто он. Он одного возраста с моим братом и Паркером, и я думаю, что встречала его один или два раза еще в школе. Кажется, он играет в профессиональный хоккей, если я правильно помню.
— Они становятся все больше с каждым днем, не могу поверить, как быстро летит время, — говорит Грэм, глядя на своих дочерей с такой любовью, что у меня сердце сжимается.
Паркер кивает.
— Вот так и бывает. Моргнешь — и время пролетело. Грэм, Эмери, это Квинн Скотт, она училась в школе на несколько лет младше нас. Приехала сюда на каникулы, сейчас она живет в Нью-Йорке.
Они оба улыбаются и машут мне рукой, и я машу в ответ.
— Я собиралась сказать: почему мы до сих пор не знакомы? Я переехала из Чикаго в прошлом году и все еще пытаюсь завести друзей. Я экстраверт, поэтому мне нужно общение с людьми, — говорит Эмери, а я смеюсь.
— Я просто приехала в город навестить родителей, но мы обязательно должны поужинать перед моим отъездом.
Улыбка на ее лице искренняя, и эта девушка мне нравится.
— Круто, — говорит она.
— Как дела, Эмери? — спрашивает Паркер, адресуя свой вопрос ей.
Женщина улыбается, убирая темные волосы с глаз.
— Все хорошо, спасибо, что спросил. Мне нужно записать их на ежегодный осмотр в твоем офисе.
— Конечно, позвони мне в понедельник, и мы сможем все устроить, — говорит ей Паркер, затем еще раз щекочет девочек и хлопает Грэма по спине, — на днях разговаривал с Лейном, я что-то слышал о том, что в этом году снова будет благотворительная игра?
— Да, ты собираешься присоединиться к нам? — спрашивает Грэм.
— Да, возможно. Давай соберемся в ближайшее время и обсудим логистику. Я должен найти нам елку, пока она не утащила нас отсюда.
Я прищурила глаза и нахмурилась. Не хотела, чтобы все знали, что я Скрудж.
— Развлекайся! Вот, я запишу свой номер, — говорит Эмери.
Схватив мой телефон, она быстро набирает свой номер, и мы все прощаемся.
Паркер поворачивается ко мне лицом и останавливается перед кучей деревьев.
— Ну что, малышка Скотт, какую из них мы увезем домой?
Они все выглядят одинаково. Большей частью.
— Ну, вон ту, например?
Он смотрит на дерево, потом снова на меня.
— Почему бы и нет?
Я закатываю глаза, показывая на дерево.
— Ну, во-первых, она недостаточно… пушистая. Знаешь, это действительно важно.
Паркер смеется.
— Ладно, нам, очевидно, нужна елка, которая действительно большая и пушистая. Убедиться, что она достаточно длинная, и широкая в диаметре, понял.
Боже, кто бы мог подумать, что разговор о рождественских елках может быть таким… грязным?
— Да, звучит примерно так. И ты не хочешь, чтобы она была слишком короткой и толстой, потому что тогда она будет похожа на сосиску.
— Значит, не слишком короткая и не слишком высокая, — его глаза блестят от веселья, и я могу сказать, что он получает слишком большое удовольствие от того, что дразнит меня.
Член.
Я здесь только для того, чтобы выиграть это дурацкое пари и избавиться от этого нелепого спектакля, в котором меня заставляет участвовать моя мать.
— Да, именно так, я уверена, что мы найдем подходящий размер.
Оказывается, не так-то просто найти елку идеального размера, если мы не можем договориться о размере.
Мне нравятся высокие, пушистые елки, а Паркеру больше нравятся короткие, и, честно говоря, это пародия.
Я стону, когда он в очередной раз подводит меня к елке, которая размером с Оскара Мейера, мать его, и в отчаянии подношу руки к голове.
— Паркер, в чем, собственно, проблема? Почему тебе нравятся эти короткие, уродливые деревья? Разве мы не договорились, что чем больше, тем лучше? А как насчет этого?
Я жестом показываю на дерево, которое, по крайней мере, на два фута выше Паркера и пушистое, как и должно быть. Не говоря уже о том, что оно выглядит потрясающе. Хвоя свежая, зеленая и совсем не выглядит высохшей. На верхушке даже есть идеальная ветка для украшения.
Идеальная рождественская елка, а этот человек смотрит на нее так, словно это самое уродливое, что он когда-либо видел.
— Проблема в том, что ты выбираешь елки, которые даже не поместятся в моей гостиной, Квинн. Черт, этой штуке место в Рокфеллер-центре, а не в моем доме. Черт, ты сама понесешь ее обратно в грузовик, потому что у меня, может, и приличный набор мышц, но эта штука огромная.
Я шаркаю ногами, положив руки на бедра, пока мы спорим из-за этого проклятого дерева. Я даже не замечаю, как сексуально он выглядит с засученными рукавами своего хенли и как двигаются мышцы на его предплечьях, когда он размахивает ножовкой.
Этот момент возвращает меня в то время, когда мы были детьми. Мы все время спорили друг с другом, независимо от темы. Нам обоим нравилось добиваться какой-то реакции друг от друга.
