Дерзкий доктор - Джесса Кейн

Так что у меня нет другого выбора, кроме как удвоить свои старания. Если мои традиционные попытки добиться ее не сработают, мы пойдем нетрадиционным путем. Зная, что я знаю о ее железной воле и увлечении медициной, возможно, именно так мне и следовало поступить с самого начала.

— Ты хочешь заняться уборкой, Шарлотта? — Говорю я, зажимая рукой затылок, чтобы не повалить ее на диван и не задрать юбку до бедер, чтобы я мог попробовать на вкус киску, о которой мечтал неделями. — Отлично. Нужно прибраться в моем офисе. Следуй за мной.

Ее зеленые глаза настороженно прищуриваются, но она следует за мной вверх по лестнице на второй этаж таунхауса. Когда я открываю дверь и вхожу внутрь, я поворачиваюсь, чтобы понаблюдать за ее реакцией. Отчаянно желая увидеть хоть какую-то радость на ее лице.

Она останавливается прямо в дверях, ее внимание останавливается на стопках папок.

— Что это? — спрашивает она, затаив дыхание, придвигаясь ближе.

— Это мои личные записи. Я веду записи обо всех своих процедурах, не связанных с больницей. Что-то вроде моих собственных многолетних наблюдений.

— О… — Интересно, осознает ли она, что уронила свою сумку с чистящими средствами. — Вау.

Мне не удается сдержать улыбку. Или биение моего сердца. Господи, эта девушка такая чертовски особенная. Почему она просто не позволит мне помочь ей? Неужели она не понимает, что это было бы честью?

— Я бы хотел, чтобы они были каталогизированы в алфавитном порядке, в соответствии с типом процедуры. Ты ведь знаешь соответствующие медицинские термины для каждого вида хирургии, не так ли?

— Да, сэр, — шепчет она, пребывая в блаженном неведении, что только что превратила мой член в сталь.

Сэр.

Мне слишком нравится это слово из ее уст.

Я собираюсь услышать его снова сегодня вечером, в виде сдавленного женского стона, даже если мне придется перевернуть небо и землю ради удовольствия. Однако, очевидно, мы начинаем с уборки документов.

Я провожу рукой по лицу.

— Один час, Шарлотта. — Я сокращаю расстояние между нами, становлюсь перед ней, беру ее за подбородок и приподнимаю его. — Один час уборки. Это все, что я смогу выдержать.

Ее веки трепещут, зрачки расширяются среди ярко-зеленых радужек.

— А что потом?

— А потом… — Я прижимаюсь губами к ее губам. Но не целую ее, не важно, как сильно я жажду попробовать ее на вкус. Не важно, сколько часов я мечтал о том, чтобы погладить ее язык своим. Внушить ей свою волю не получится, пока мне не удастся прорваться через ее защиту. Тогда, что-то подсказывает мне, она будет рада моей воле. Что-то в том, как она покачивается на ногах, ее пульс подскакивает, просто от того, что я приподнимаю ее подбородок. Как отец. Как ответственный мужчина. Нужно ли ей это? — Потом я узнаю твою историю.

Ее пульс учащается.

— Если ты узнаешь меня, что я получаю от тебя?

— Чего ты хочешь?

— Я не знаю, — шепчет она.

— Я думаю, ты знаешь. — Я снова прижимаю наши влажные губы друг к другу, слушая, как в результате из ее горла вырывается хныканье. — Но я начинаю понимать, что все физическое между нами должно быть на твоих условиях. По крайней мере, для начала. Так что, пока я пытаюсь узнать тебя, Шарлотта, почему бы тебе не бросить мне вызов? — Я провожу пальцем вниз по пуговицам ее блузки, останавливаясь на пупке, чтобы подразнить ямочку костяшками пальцев. — Осмелюсь ли я сделать все, что ты захочешь, с этим непослушным маленьким возбуждающим телом, хм? Таким образом, мы четко осознаем тот факт, что никакого принуждения нет. Ты просто попросишь.

— Итак… — Она наклоняет свое прекрасное лицо, приподнимается на цыпочки, чтобы прижаться ближе к моему рту — и с этим движением воздержание от поцелуя становится настоящей пыткой. — Итак, ты позволишь мне прибраться в твоих медицинских файлах. А потом мы сыграем в «правду или действие»?

Наши губы сейчас друг напротив друга. Так близко, что мои слова заглушаются, когда я говорю:

— Это лучшая вечеринка с ночевкой, на которой ты когда-либо была.

— Я не говорила, что останусь на ночь, — раздается ее приглушенный ответ. — В любом случае, разве ты не на дежурстве? Или, по крайней мере, тебе нужно быть в больнице рано утром?

С усилием я отстраняюсь, чтобы посмотреть Шарлотте в глаза, проводя большим пальцем по уголку ее рта.

— Если разобраться в тебе означает, что я опоздаю, так тому и быть. И понять тебя — это именно то, что я намерен сделать. — Я засовываю большой палец ей в рот, двигая им туда-сюда, наблюдая, как ее глаза затуманиваются, когда я имитирую половой акт своим самым толстым пальцем. — Один час, дорогая. — Я засовываю большой палец так глубоко, как только могу, ее рыдание вибрирует у меня по руке. — Скажи — да, сэр.

Мой большой палец высовывается из ее чувственного рта, продолжая размазывать влагу слева направо.

— Да, сэр, — шепчет она, на ее щеках появляется румянец. — Один час.

Собрав всю свою силу воли, я убираю руку и отхожу к двери.

— Пересадки в левой стопке.

Она уже опускается на колени, протягивая руку к папке сверху.

— Спасибо.

ЧАС ТЯНЕТСЯ МЕДЛЕННО. Мягко говоря.

Я пью кофе на кухне. Разложил ужин по тарелкам и убрал в холодильник, накрыв пленкой. Переключил музыку с Шопена на Бетховена.

Довольно нелепо, но я смотрю в потолок, задаваясь вопросом, находят ли она мои записи настолько интересными, как она надеялась. Что нелепо. Конечно, да. Меня рассматривают для операции Папы Римского, черт возьми. Лучше меня никого нет.

Хотя она могла бы быть такой. Когда-нибудь.

Я не знаю, почему я так уверен в этом факте. Но уверен. Медицинское сообщество нуждается в ней, сегодня вечером я собираюсь выяснить, почему она предпочитает приносить кофе и убирать дома вместо того, чтобы реализовать свой огромный потенциал.

За время учебы в медицинской школе и моей карьеры я встретил очень мало хирургов, готовых помочь кому-то подняться