надо, — произносит он и безжалостно срывает фотографию.
На секунду зависает, мешкая, и отправляет ее под солнцезащитный козырек.
Качаю головой, порицая. Кто ж так фотографии выкидывает, товарищ майор?
Когда хотят выкинуть, рвут на мелкие кусочки, потом долго-долго склеивают скотчем, хранят годами в трельяже, опять рвут, и заново… Так мама с фотографиями отца всегда делала. Вот это высокие отношения.
Но свое мнение оставляю при себе. Кто я такая, чтобы советы начальству давать?
Замужем не была, снимки ничьи не храню… Ой, вру.
Есть пара фоточек бывшего. С Николашей мы встречались недолго, чувств у меня к нему особых не было. Да только на фотографиях с обратной стороны рецепт фунчозы по-корейски его мама записала, поэтому жалко выкидывать.
Бойцов ведет машину уверенно, периодически почесывает подбородок. Звук у этого действия такой… мурашечно-собирательный. Хочется тоже потрогать наверняка колючую щетину, как игрушку-антистресс, но я держусь.
Чтобы занять себя, разыскиваю невидимые пылинки на коленках. Сама до сих пор в шоке, что решилась напялить красные колготки.
— Ты в этих чулках, как гвардеец, Валерия, — выдает Тимур, прерывая мои мысли.
Недовольно на него посматриваю. Да уж, с комплиментами у майора прямо беда.
— Борец, гвардеец, — перечисляю, разглаживая юбку. — Что еще придумаете? И это не чулки, а колготки. Если хотите знать, других у меня не было.
Рядом с Бойцовым я все время испытываю какое-то странное, щемящее чувство. Будто бы немного жаль, что он совершенно не видит во мне девушку. И опять, в связи с моими феминистическими взглядами, возникает ужасный диссонанс. Получается, за что боролись, на то и напоролись, так?
— Не обижайся, Валерия. — Тимур дружелюбно задевает меня плечом, пока его рука ловко управляется с рычагом коробки передач. — Вот знала бы историю государства Российского, сразу бы поняла, почему я тебе гвардейцем назвал. Ты вообще как училась? Двоечница, что ли? — Он подозрительно на меня смотрит.
— Почему двоечница? — тут же обижаюсь. — Я медалистка, только мне медаль не дали.
— Это как?
— А ее Динке Сапатовой вручили. Она дочка Василия Илларионовича, директора школы.
— Понятно, еще один… с пастбища.
Смеюсь, прикрыв рот ладонью, и мотаю головой:
— Да нет, Тимур Иванович, может, и правда Динка лучшей была? Я не знаю. Так что там с колготками-то? — киваю на коленки, напоминая.
— Колготки у тебя красные… — Бегло осмотрев мои ноги, он возвращает взгляд на дорогу. — Как чулки у гвардейцев при Петре Первом.
Я-то думала, это сексуальная фантазия, а оно вон оно как.
— Боже, зачем гвардейцам красные чулки?
Бойцов щурится.
— А битва такая была. При Нарве. Шведы русскую армию разгромили, выстояли только три наших полка. Вот Пётр и распорядился всех гвардейцев нарядить в красные чулки в память о подвиге их товарищей. Бой-то зимой был, от крови раненых и убитых снег стал красным.
— Стоп, — останавливаю его. — Все понятно.
Что от вида крови или даже воспоминания о ней меня мутит, показывать нельзя. Незачем старшему оперу об этом знать, а то до конца жизни буду за печатями в канцелярию ходить.
Тут же хочется стянуть с себя «кровавый снег». Вот ведь сравнение! Прикрываю коленки сумкой.
— Приехали, — произносит Бойцов, останавливаясь в парковочном кармане.
Оглядевшись по сторонам, я замечаю над входом в цокольный этаж дома напротив неоновую вывеску спортбара.
— Место-то хоть приличное?
— А то, — Тимур ухмыляется. — Одна звезда Мишлена.
— Почему? — ахаю я.
— Ну я же майор…
Смеюсь.
— Тика́ем, — кивает он, подхватывая телефон и бумажник.
— А как вы обратно поедете?
Мы выходим из машины.
— Как-как. Корочки ведь есть, не проблема, — пожимает Бойцов плечами.
— В смысле? — Шокированная, я останавливаюсь.
Прищуриваюсь, рассматривая широкий подбородок прямо перед собой. Пожалуй, самую любимую мной часть лица Тимура.
— Шучу, Завьялова. Я вообще-то здесь живу, — кивает он на панельную девятиэтажку, в которой и располагается спортбар.
— Да ладно? — округляю глаза. — Один?
Зачем я это спрашиваю? Мысленно бью себя по щекам.
— Конечно, один. Вернее, с Уликой.
— С кем? — пугаюсь.
— Кошка. Улика, — невозмутимо поясняет Бойцов.
Придерживая дверь, он галантно пропускает меня вперед. В баре приглушенный свет и совсем немного посетителей.
— Тимур Иванович, — кивает парень за барной стойкой. — Вам как обычно?
— Как обычно, Дэн, — гремит Бойцов у меня над ухом. — А девушке… — Его ладонь касается моей поясницы.
— Мне как вам, — пищу.
Совершенно забыла сказать: я вообще не пью алкоголь. Он странно на меня влияет. Но, пожалуй, сохраню это в тайне, как и свою сильнейшую гемофобию. А то Бойцов еще скажет, что я профнепригодна.
В уборной первым делом снимаю ненавистные колготки. С тех пор как Тимур рассказал историю про гвардейцев, только об этом и думала. Проверив прическу в зеркале, я прячу колготки в сумку и тщательно мою руки. Подумав, делаю то, что мне абсолютно не свойственно, — расстегиваю две верхние пуговицы на рубашке. Пристально себя разглядываю.
Грудь высокая, изгиб талии плавный. Волосы опять же… смотрятся женственно. М-да. В целом не Барби, конечно. Но и не Кен. Приосаниваюсь и подхватываю сумку.
Идя обратно по узкому проходу между столиками, я вижу, как Бойцов, потирая шею сзади, рассматривает меня издалека, медленно опускает взгляд ниже. Добравшись до ног, округляет глаза, хмурится и привычно играет желваками.
Кто-то из посетителей открывает входную дверь, и мне под юбку забирается противный сквозняк. Ежусь, мгновенно вспомнив, что на дворе начало марта, а у меня жизненно важные органы «нараспашку». Потом сама себя одергиваю. Гвардейцы Петра вон под Нарвой в снегу стояли, а я что, до Ритки на такси не доеду?
— Пиво уже принесли? — спрашиваю, вешая сумку на спинку стула.
— Принесли, — мрачно отвечает Бойцов, отдирая черные глаза от моих белоснежных коленок. — Садись, стажерка. И да начнется корпоратив!
— Ты на Мишку не обижайся, Валерия, — говорит майор расслабленно. — Из-за эротического сувенира-то. — Он постукивает пальцами по столу.
Я чувствую жар на щеках. Как майор по-деловому розовый вибратор обозвал. Вы, случайно, не в МГИМО учились, Тимур Иванович? Уж слишком дипломатично.
Смакую первый глоток пива, перекатываю пену на языке. Вроде неплохо, действительно вкусно.
Делаю еще глоток и отставляю пузатый бокал на круглую керамическую подставку.
— Что ж я ему такого сделала, Кологривому вашему? — спрашиваю с обидой. — Разве можно так… с живым человеком? С девушкой?
Бойцов становится серьезным. Таким же, как на утренних разводах или во время доклада начальству. Между его бровями появляется глубокая складка, а подбородок напрягается. Не так я себе представляла наш «корпоратив». Майор снова удивляет.
— На службе были, есть и будут совершенно разные люди, Валерия. Как и в жизни. Кто-то из них обязательно будет
