Илья молча курил, выслушивая словесные упражнения Семченко. Будь они вдвоем, как тогда, у подъезда, Семченко давно бы лежал мордой в грязи. Правда, без поддержки Семченко и рта бы не раскрыл, а сейчас в присутствии высокого бессловесного громилы, стоящего в двух шагах, разговорился.
Бугай в длинном пальто замер в напряженной позе, засунув руки глубоко в карманы. И тут Илья вспомнил, где прежде видел его: в Канэкс-банке. Это был телохранитель Георгия Гарона. Тот самый, что грозил достать Илью. Ну что ж, достал.
— … Нет, я ж тебя понимаю. Это штучка цепляет, сам знаю. Глазищи распахнет — никуда не денешься, пропадешь…
Чего он добивается? Илья никак не мог сообразить, в чем же заключалась пара ласковых слов, и были ли уже сказаны эти слова.
— … Как мужик мужику я тебе скажу: Полина у нас с тобой — добрая баба. Не в меру. Отзывчивая и неразборчивая… Брать не умеет. Зато отдается с душой…
Пепел, наросший на конце сигареты, сорвался и упал на куртку. Илья поспешно стряхнул его с груди, выкинул сигарету и без предупреждений и лишних слов бросился на Семченко.
Драться Семченко не умел, и за время, прошедшее с их последней встречи, не научился. Илья успел пару раз врезать ему по морде, прежде чем в дело вступил телохранитель Гарона. Вдвоем им удалось выкрутить Илье руки.
— Те делать нехрен? — мрачно осведомился громила у Семченко. — Че ты его баснями своими развлекаешь? Иди уже в машину, я сам справлюсь…
Улучив момент, Илья врезал удачно стоящему Семченко ногой в пах и, рванувшись, вывернулся из цепких лап громилы.
Он справился бы с ними двумя, но едва он, освободившись, начал наносить удары, из машины выпрыгнул кто-то еще. И еще… Илья понял, что ему не отбиться.
Через минуту его уже крепко держали двое головорезов, подоспевших на помощь зачинщикам.
Семченко, матерясь и постанывая, похромал к машине.
Телохранитель Гарона, схватив Илью за волосы, пригнул его голову почти к самой земле и буркнул своим дружкам:
— Велено, чтобы тихо и наверняка. А этот козел гребаный все норовит цирк шапито устроить…
— Да Максимыч ему башку завтра свинтит, — отозвался один из громил.
— Пацаны, цигель, цигель, — прошипел третий, который особенно нетерпеливо переминался рядом с Ильей.
— Ну ладно… — охранник Гарона резко запрокинул Илье голову. Где-то буквально в нескольких сантиметрах от уха Ильи лязгнул нож-выкидушка. — Короче, мужик, ты допрыгался. Максимыч велел тебе кланяться. Ты больше не в игре, так что получи должок. За что — сам знаешь…
Удар ножом в бок прошиб Илью почти до самого позвоночника. Еще два в живот и два выше, где-то рядом с сердцем… Прежде боли наступило мучительное удушье. Кровь заклокотала в горле, хлынула изо рта на грудь, на колени, на мокрый гравий. Телохранитель Гарона деловито нанес еще несколько ударов и что-то сказал своим пацанам. Они просто швырнули Илью на землю, несколько раз пнули ногами, и бегом бросились к своей машине.
Сквозь боль и удушье Илья услышал, как мотор джипа заработал, и автомобиль двинулся дальше по проспекту.
Где-то совсем рядом, буквально в нескольких метрах Илье почудились чьи-то тяжелые шаги. Потом легкие прыжки по гравию и громкое сопение прямо в лицо. И оглушительно гавкнула собака…
— Джерри, фу! Ко мне… Не смей дрянь всякую трогать…
Илья хотел позвать на помощь, но он захлебывался кровью, ничего не видел и почти оглох от нестерпимой боли. Шаги начали удаляться и быстро затихли.
Не пытаясь подняться, Илья попробовал достать телефон. С четвертой попытки ему удалось открыть раскладушку. Он не видел кнопок. Подсвеченная клавиатура стала одним тусклым синим сполохом. Илья повернулся на бок, кашлянул, обливая себя кровью, нащупал немеющими пальцами нужную кнопку, и поднес трубку к уху.
— Полинка, я тут в историю попал… Не волнуйся, обойдется…
* * *
Валерий еще раз проверил лежащие на столике бумаги. Все нормально, все под рукой. Перечитал документы. Все правильно.
Он надеялся, что его решение поймут.
Сосредоточиться было трудно. Уже несколько дней практически без сна, на уколах и капельницах, иногда просто на автопилоте. Конечно, все в курсе событий, все вокруг люди понимающие. Простят и рассеянность, и молчание, и угрюмость. Вот только пользоваться этим ни к чему. Не нужно привыкать к снисходительности, нельзя распускаться, иначе вообще никогда не выкарабкаться из этого смертельного мешка.
С похорон прошло уже много времени. Валерий старался никому не показывать своего состояния. Он думал о текущих делах в «Гепарде», придирчиво анализировал свое отношение к сыну, пытался приспособиться к постоянному присутствию Николая. Это хоть немного отвлекало.
— Можно, Валерий Петрович? — Рубин и Кочкин вошли в кабинет и остановились у порога.
Валерий встал навстречу друзьям, поймал их сочувственные взгляды.
— Ты как, Валерка?
— Спасибо, терпимо, — кивнул он и показал на круглый столик с разложенными документами. — Давайте сядем, есть серьезный разговор.
Рубин и Кочкин без возражений расселись вокруг столика.
— Ну что, ребята… Несмотря на то, что некоторую часть залога нам удалось отбить, сбылись самые худшие ожидания. Оборотных средств нет и не предвидится. Если вы в курсе деталей, то я не буду снова их озвучивать…
Рубин кивнул:
— Да все понятно, Валера.
— Тогда слушайте, — Валерий оглядел друзей, потом уставился на разложенные бумаги. — Я принял несколько решений. Первым делом…
Валерий помолчал, потом четко проговорил:
— Мы продаем «Толмача». Библиотеку языковых моделей. Срочно и как можно дороже. Если кому-то пригодится и оболочка, можем дать в придачу. Завершать «Толмача» не будем.
У Кочкина вырвался то ли возглас, то ли присвист.
Рубин, резко откинувшись на стуле, нервно сложил руки на груди:
— Валера, ты уверен, что это правильно?
— Я — уверен. А что тебя смущает, Тим? Не ты ли мне давеча это предлагал?
Рубин покачал головой:
— Я тебе предлагал то, что мне, с моей колокольни, видится крайней, но разумной мерой. У тебя, Валерка, другая колокольня и, наверняка, совсем другое отношение к этому…
— Валера, ты понимаешь, что собрался сделать? — встрепенулся Кочкин. — Отдать в чужие руки любимое детище…
— Так, все! — Валерий повысил голос. — Мое личное и даже мое профессиональное самолюбие к делу не относится! «Толмач» — это единственный наш актив, который мы можем реализовать. Если этого не сделать, люди, которых мы подбирали так долго, разбегутся от безденежья. И останемся мы с вами втроем, и будем сидеть и мечтательно вздыхать о том, какая у нас в кармане припасена чудесная программа. Не доделанная и никому в этом виде не нужная, но зато уникальная. И будет нам троим оттого счастье.
