Тед понятия не имел, о чем разговор, поэтому он раздраженно прервал ее:
— Ты не возражаешь, если я схожу поищу их? Я так надеялся застать детей дома! Представлял, как они с радостным криком выбегут меня встречать, и все такое прочее…
Чувствуя, что муж разочарован оказанным ему приемом, Мейвис высыпала нарезанные дольки картофеля на сковородку с кипящим жиром и, обернувшись, несколько напряженно сказала:
— Ты чересчур долго себе это представлял, мой милый! За время твоего отсутствия здесь многое изменилось. Дела обстоят не так, как тебе бы того хотелось. Наши дети подросли, они уже не те милые крошки, которыми были, когда ты уходил на войну. Билли исполнилось тринадцать лет, а Берил — девять. Они редко бывают дома, им здесь нечего делать, потому что я всегда на работе.
Тед поставил чашку с чаем на кухонный стол и пожалел, что не остался ночевать в лагере. Тогда бы он выспался, отдохнул и появился дома свежевыбритым, вымытым и в прекрасном расположении духа. Но ему так не терпелось поскорее очутиться на площади Магнолий, что он пренебрег добрым советом и поехал домой. А в результате явился сюда едва живой.
— Ничего, скоро все войдет в прежнюю колею, милая, — успокоил он. — Я снова пойду работать в доки, и мы с тобой заживем как прежде.
В глазах Мейвис вспыхнула тревога. Жить как прежде означало сидеть дома, стряпать, убирать, стирать, беременеть. Ее это совершенно не устраивало, она привыкла сама себя обеспечивать, быть на людях и делать то, что хочется. Пусть теперешняя работа кондуктором автобуса не шла ни в какое сравнение с тем опасным делом, которым она занималась во время войны, но это было лучше, чем прозябать в четырех стенах.
— Послушай, Тед! — проговорила она, решив сразу растолковать ему, что ситуация на домашнем фронте изменилась и никогда не будет такой, как прежде. — Мне кажется, тебе следует знать, что…
Договорить ей не дали встревоженные детские вопли и громкий стук о стенку распахнувшейся двери: Билли едва не сорвал ее с петель, влетев в коридор с криком:
— Мама! Мама! Ты дома? Все говорят, что наш папа вернулся. Это правда?
Следом в кухню вбежала Берил. Билли замолчал, побледнел и воскликнул:
— Папа! Это ты! Ты вернулся!
— Папочка! — взвизгнула дочка и, проскользнув мимо брата, бросилась к отцу.
Пока они обнимались и целовались, Билли, застыв на месте, рассматривал отца, все еще не веря, что тот вернулся не в отпуск, а навсегда. Это было и прекрасно, и непривычно, настолько, что не укладывалось у него в голове. Ему стало даже немного страшно.
Отец посмотрел на него и сказал:
— Я соскучился по тебе, сынок.
Мальчик судорожно вздохнул и бросился отцу в объятия, смеясь и плача одновременно.
Слезы навернулись на глаза Мейвис, она заморгала, подумав, что поговорит с Тедом по душам позже. Сейчас главное, что он наконец-то навсегда вернулся домой.
— А куда мы сегодня пойдем, дедушка? — спросил Мэтью, нетерпеливо ерзая на заднем сиденье «бентли» в предвкушении очередного сюрприза. Изысканный аромат салона, отделанного кожей и дорогими породами дерева, будоражил детское воображение и порождал в мозгу сказочные картины.
Джосс Харви ласково пожал руку внуку и улыбнулся. Ему нравилось, когда мальчик называл его не прадедушкой, а дедушкой, так он чувствовал себя моложе. Слово «прадедушка» наводило его на мысли о библейском Мафусаиле.
— Пожалуй, в зоопарк мы сегодня не пойдем, — медленно проговорил он, отдавая должное матери Мэтью, которой хватало благоразумия одеть сына соответственно ненастной ноябрьской погоде. — Слишком густой туман. Вместо прогулки мы выпьем чаю в отеле «Ритц». Бывало, я водил туда твоего папу, когда он приезжал домой на каникулы. Там делают лучшие в мире пирожные и самые большие кремовые торты.
Мэтью просиял: он обожал проводить время с прадедушкой, с ним всегда было интересно и весело.
— А там подают сладкие пирожки? — живо поинтересовался он. — Когда мы с мамой бываем в кафе «Чизман», она всегда заказывает пирожки или булочки к чаю.
— Не знаю, подают ли в «Ритце» булочки к чаю, — глядя в окно лимузина, мчавшегося по Олд-Кентроуд, ответил Джосс Харви, — но знаю: там ты точно отведаешь копченой лососины и сандвичей с огурцами.
Мэтью залился счастливым смехом. Он не представлял себе, что такое копченая лососина. Его папа «коптил» самокрутками небо, когда работал в саду или на реке. Мальчик обожал наблюдать, как ловко скручивают его темные пальцы толстую сигаретку и как он, улыбнувшись, затыкает ее за ухо. Папа называл самокрутки «папиросками» и никогда не дымил дома. Он приберегал их для перекуров. Мэтью нравилось смотреть, как отец достает папироску из своих жестких курчавых волос, зажимает ее в жемчужно-белых зубах и курит, отдыхая от работы или потягивая из кружки крепкий чай.
Чай он готовил не так, как мама, которая заваривала его в маленьком чайнике. Папа насыпал чайные листья в большую кружку, запаривал их кипятком, клал туда же ложку сгущенки, кусочек сахару, а потом приступал к главному: ставил кружку на плиту и подогревал ее.
— Кипятить чай мы не будем, — говорил он Мэтью, с любопытством наблюдавшему за его таинственными действиями. — Мы лишь подогреем его, чтобы он загустел.
И чай действительно получался густым и крепким. Они разливали его по чашкам и выходили с ним на крыльцо, чтобы, усевшись, не спеша насладиться ароматным темно-коричневым напитком и обозреть результаты своих трудов в саду: новую грядку для ранней капусты или посадки фасоли и салата. Во время перекуров они угощались не только чаем с самокруткой, но и сандвичами из гренков, яичницы и бекона, такими толстыми, что мама в шутку называла их «ступеньками».
«Бентли» фыркнул и помчался к Вестминстерскому мосту. Игравшие на обочине шоссе мальчишки пораскрывали от восхищения рты и проводили шикарный автомобиль изумленными взглядами, гадая, кто в нем едет — король, королева или премьер-министр.
— Рядом с «Ритцем» есть чудесный книжный магазин, — промолвил Джосс, сжав маленькую руку в шерстяной рукавице. — Мы купим там красиво изданную книгу, которую так любил твой папа, — «Ветер в ивах», а потом посетим «Хамлиз».
— А что это такое? — с замирающим от сладкого предчувствия сердцем спросил Мэтью. Он догадывался, что «Хамлиз» — это такое место, где никто из его знакомых мальчишек никогда не бывал.
Старик похлопал его ладонью в тонкой кожаной перчатке по плечу и мягко объяснил:
— Это волшебная пещера Аладдина, любимое место твоего папы.
Мэтью с удовольствием слушал рассказы прадедушки о его другом папе, который умер еще до его рождения. Его портрет в серебряной рамочке стоял у них дома на каминной полке. Папа Леон говорил, что папа Мэтью — герой, погибший за Англию.
