Я склоняюсь к её губам, но… Но когда хоть эта восхитительная сучка мне давалась вот так просто?
Она уворачивается, так и подразнивая меня своим вишневым дыханием. Знает, что я хочу с ней целоваться. Я дохера всего от неё хочу. А она выдает мне себя по выдаче. Чайной ложкой. Зато меня выжимает каждый вечер досуха. Будто и не напрягаясь, берет в руку и выжимает как губку, заставляя иссыхать голодом по ней все сильнее.
— Не хочешь меня спросить, как прошло мое собеседование, а? — шипит моя мегера, каждым своим словом будто спуская с меня тонкую полоску скальпа.
Ну, упс. Логично было спросить, она при мне с утра на это собеседование собиралась. Простите, не догадался сразу. Прокололся где-то? Ну, это вряд ли. Я себя знаю. Хотя… Ирина меня знает тоже.
— Как прошло собеседование? — тоном пай-мальчика интересуюсь я.
Моя жестокая кошка впивается в меня своими глазами, как когтями.
— Паршиво, — мягко улыбается она, — оказывается, вакансия закрыта. Вот вчера еще была открыта, и собеседование мне назначили, а сегодня — упс. Уже нашли специалиста.
— Какая печаль, — вздыхаю я, — ну, ты же помнишь, что всегда можешь ко мне вернуться?
Зеленые льдинки смотрят на меня еще кровожаднее.
— Верещагин, у тебя деньги лишние? Всех ты не подкупишь ведь.
Каждое её слово — будто воображаемый укус. А я уже заебался, я не хочу воображаемых, я хочу реальных.
— А я тут при чем? — и ни один детектор лжи бы сейчас не усомнился в моей искренности. — Откуда бы я знал, куда ты устраиваешься?
— Оттуда, что пальчики свои с моего телефона ты зря не стер, — вкрадчиво мурлычет Хмельницкая, а я…
— Я стирал! — возмущаюсь я. — Держи меня за прощелыгу, это всегда пожалуйста, но за лоха — не надо, Ир.
— Верещагин, — Ира недовольно поджимает губы, — знаешь, это не забавно. Я не предоставляю свои услуги контрактникам, и лимит моих сбережений не безграничен. Не мешай мне устроиться на работу. А то…
Она не заканчивает, договаривая глазами.
А то она снова вышибет меня из своей жизни.
— Почему ты не хочешь вернуться ко мне? — я осторожно касаюсь её талии. — Зарплата маленькая? Давай удвою.
Ира смотрит на меня как на идиота.
— Дело совсем не в зарплате, Верещагин, — она качает головой, — ты же понимаешь, в чем дело. Так?
Я не хочу на это отвечать. Потому что да, я понимаю.
Блядский корпоратив. Блядский виски. Блядские фанты.
И блядский Антон Викторович, который в настоящее время сам не может разобраться с тем идиотизмом, что натворил по пьяни.
Но… Теперь я знаю Её. Подлинную. Совершенно крышесносную. Это то, о чем я не жалею.
И моя цена в том, что Ира не хочет снова работать у меня в фирме, потому что я уронил её авторитет перед другими сотрудниками.
А ещё мы с ней почти две недели живём вместе, ну или по крайней мере трахаемся, и соединить это с моими выкрутасами на корпоративе и после него среднему звену сотрудников будет сложно.
Для Ирининого имиджа это невыгодно.
— Могу вернуться, с одним условием, — тянет Ира, сильнее натягивая мой галстук и совсем уже минимизируя расстояние между нашими губами, — ты перестаешь занимать место в моей постели. Согласен?
— Нет! — это выдыхается настолько резко, у Иры даже бровки удивленно вздрагивают. Но в этом вопросе у меня чрезвычайно хреново получается сдерживать эмоции.
— Тогда прекращай мешать мне устраиваться на работу, Антош, — чеканит она раздраженно, — это не смешно.
— Ладно, ладно, — капитулирую я, просто потому что сдохнуть хочется от одного только её недовольного мною тона, — я больше не буду.
Мой лютый шторм впивается в мой рот, выписывая мне нокаут.
— Какой ты у меня хороший послушный мальчик, Антон Викторович, — шепчет Ирина в краткую паузу, — только я тебя все равно накажу в ближайшее время. Для профилактики.
Хорошие новости. Даже очень…
Две недели спокойствия меня подвымотали. Спина почти зажила… Мне почти не больно рядом с Ней. И, кажется, что я занимаю не свое место, ведь я же ей не плачу свою дань.
— Я буду ждать, — сообщаю я и получаю в награду еще один поцелуй моей охуенной. Солоноватый, болезненный, терпкий.
Интересно, моя прокушенная губа с ней хоть будет успевать заживать? Кажется, она нарочно терзает прокушенное место, пока не почует вкус крови из растревоженной болячки.
Впрочем, я не в претензии. Мне только в кайф. Не в кайф только одно — блядские перерывы. Вот и сейчас, когда Ира отвлекается от моего рта снова, я жалею, что рядом нет Зарецкого. Вот прямо сейчас я бы лично оторвал ему голову.
— У тебя в штанах что-то вибрирует, — бурчит Ира, глядя на меня недовольно, — скажи мне, что это телефон, а не то, что я подумала.
Надо же. И вправду вибрирует…
И все-таки как основательно я проебался на корпорате с оценкой сексуального образования этой дьяволицы. Она так спокойно отпускает пошлые намеки, даже я так не умею.
— Я не только скажу, я и показать могу, — вздыхаю я и вытаскиваю смартфон из кармана брюк. Ровно для того, чтобы увидеть на дисплее фоточку любимой сестрицы.
— Ну, надо же, живой, а я уж думала тебя в федеральный розыск отправлять, братишка, — ворчит Вика, когда я беру трубку, — куда ты пропал, консьерж говорит, тебя уже две недели почти не видно.
— Ты хоть приплачиваешь тому консьержу за наблюдательские работы, а, мучача? — уточняю я, тихонько скользя пальцами по изгибу талии Иры. Она жмется ко мне — моя хищная кошка, не желает отпускать на волю. Хотя… Нахер мне нужна та воля, в которой нет её острых когтей?
— Какой ты милый с сестрой, Антон Викторович, — ласково шепчет мне Ира.
— Не всегда, — фыркаю я, чуть отодвигая телефон ото рта, но Вика все равно слышит, — это когда она себя ведет как примерная сестра. А не как коза.
— Ты что, у бабы завис? — недоверчиво уточняет Вика. И секундой спустя на мочке моего уха смыкаются крепкие Ирины зубы. Твою ж мать, Хмельницкая! Вот умеешь же ты выбрать время.
Но от этого нереально отказаться. От тонких пальцев, что пробегаются по лацкану рабочего пиджака, спуская его с плеч. От крепких зубок, что обещают мне куда большие приключения.
— У девушки, мучача, не у бабы, — я пытаюсь выровнять дыхание, — у моей девушки.
Ира фыркает мне на ухо и кусает меня сильнее. Хорошо. Если боль есть — значит, никто мне ничего не скажет, если пущу свои руки дальше талии.
Это проверено, да.
Но, черт возьми, мне никто не говорит, что я тороплю события. Если бы торопил — меня бы не кусали. Меня бы послали домой. А тут будто поощряют.
Я порадовал Госпожу?
— У девушки? — задумчиво повторяет Вика. — Антош, может, мы поужинаем? Нам бы надо поговорить.
Где-то тут совсем рядом ладонь Хмельницкой ныряет мне за пряжку ремня, прямиком к члену. К и без того уже возбужденному до крайности, а под её пальцами — и вовсе каменеющему до самого крайнего состояния. Сильнее возбудиться просто нельзя.
— Нравится? — Зеленые жестокие глаза впиваются мне в лицо. Все это — шелковым шепотом, который точно слышу только я. У меня такой роскоши нет — у меня телефонный микрофон у подбородка.
Нравится? Когда меня тут раздевают прямо во время телефонного разговора с моей сестрой? Которая о моем безумии совершенно не в курсе?
Яд в моей крови медленно вскипает.
Нравится. И это слабо сказано.
Только бы не спалиться….
— Попроси меня остановиться, — шепчет эта бесстыжая стервозина. Попросить… При неоконченном телефонном разговоре. Так и хочется спросить: Ир, ты издеваешься?
Бессмысленно. Я знаю, что издевается. Не нужна ей просьба, ей нужно, чтобы я подыхал, пока её мягкая ладонь скользит по моему члену. Взад-вперед, взад-вперед… Будто напоминая, кто тут хозяйка для этого легко возбуждаемого имущества.
А я — подыхай.
— Антош, — кашляет в трубку сестра, которая явно за время этой паузы немножко состарилась.
— Извини, мучача, я отвлекся, — я пытаюсь говорить спокойно, не захватывая жадно воздух, при каждом открывании рта, — поужинать? Не думаю, что смогу сегодня. У меня были планы на вечер. У нас с Ирой были.
