визы. Отец буквально лучился самодовольством, радуясь тому, что у него появилась новая задача – подготовить мой отъезд.
– До меня дошли слухи о вас с Махмудом, сыном твоего дяди, – сказал он. – Что из этого правда?
– Ничего, – ответила я, и папа ушел, напевая. Он был так счастлив тогда.
Выходило, что у Али Версенгели не было никаких доказательств: Махад порвал свидетельство о браке, а Махмуд не мог и не хотел заявлять свои права на меня. Так что все решили, что это не больше чем сплетни, как и утверждал Махад. Никто не желал зла Айаан Хирси Маган. Среди всех бедствий и хаоса гражданской войны в Сомали я была для них символом надежды: благочестивая, послушная девушка, заслужившая прекрасную партию, которую для нее подобрал отец.
Qali признал брак законным. Спустя несколько недель после nikah отец забрал свидетельство и зарегистрировал наши отношения с Османом Муссой в кенийских официальных органах. Я знала об этом, потому что однажды отец принес документ, оформленный на английском и арабском, со специальными графами «Девственница или нет» и «Размер выкупа». Все графы были заполнены за меня – «девственница» и «десять книг Священного Корана». В документе также было указано, что на церемонии бракосочетания меня представлял отец. Абех сказал, что теперь я должна поставить свою подпись.
Я засомневалась, но по законам ислама и в глазах всех знакомых мусульман я была уже замужем за Османом, так что какая разница? И прямо под арабской подписью отца я поставила свою: А. Х. Маган.
Отец изо всех сил старался добыть для меня все документы, необходимые для поездки. Через несколько недель он получил мой паспорт, потом пошел за визой. Почти каждый день он обсуждал это с Османом Муссой по телефону. Канадское посольство в Найроби было забито сомалийцами, пытавшимися эмигрировать, и, казалось, ничего нельзя было сделать из-за коррупции среди кенийских чиновников. В конце концов отец попросил помощи у родственника из Дюссельдорфа по имени Мурсал, и они вместе решили, что я поеду в Германию и буду ждать визу там.
Отец стал приглашать меня к себе в Бурубуру и читать мне лекции об исламе и о том, как быть хорошей супругой. Несколько дней мы обсуждали главы Корана, посвященные обязанностям жены. Например, обязанность спрашивать позволения уйти из дома. Отец сказал:
– Можно сделать вот что: договориться заранее, что это разрешение дается постоянно. Это форма доверия, его доверия к тебе, чтобы тебе не приходилось просить разрешения каждый раз, когда идешь за покупками.
Коран также предписывает женщине всегда быть доступной для соития с мужем. Отец, не вдаваясь в детали, пояснил:
– Ты всегда должна быть рядом с мужем, в постели и вне ее. Не заставляй его просить, не отказывай ему – не вынуждай его смотреть на сторону. Это тоже как разрешение, которое ты даешь ему заранее. Он не станет злоупотреблять, ведь Осман из хорошей семьи. О принуждении и насилии не может быть и речь, ведь он верующий мусульманин и Осман Махамуд.
Мы поговорили о том, как мусульмане живут на Западе. Дружба с неверными – это «пограничная» зона. Отец говорил, что такие знакомства не поощряются, но поддерживать хорошие, дружеские отношения с ними, не следуя по их пути, не возбраняется.
Еще мы обсудили, как воспитывать детей. Есть только один Бог, нет джиннов, нет святых, нет магии. Просить помощи у духов или джиннов запрещено – это приравнивает других существ к Аллаху. Всегда надо спрашивать себя: «А что бы сделал на моем месте Пророк?» Что-то было строго запрещено, что-то – явно разрешено. Но в «пограничных» зонах, по словам отца, Пророк придерживался свободных взглядов.
– В исламе нет места принуждению. Никто не имеет права наказывать другого за то, что тот не соблюдает свой религиозный долг. Это дозволено только Аллаху.
Наши занятия были похожи на уроки в медресе, но гораздо более разумные. Мы даже обсудили мученичество. Отец сказал, что совершать самоубийство во имя Священной Войны было приемлемо только во времена Пророка – и только потому, что неверные нападали первыми.
Таков был ислам моего отца: вовсе не жестокая религия, а сугубо личная интерпретация слов Пророка, отчасти основанная на собственном понимании того, что хорошо и что плохо. Это было гораздо разумнее и гуманнее того, что я слышала от проповедников. И все же даже эта версия ислама оставляла во мне ощущение несправедливости и не давала ответов на вопросы. Почему только женщина должна спрашивать разрешения у мужа уйти из дома?
Конечно, ислам моего отца был только переосмыслением слов Пророка, а значит, не имел силы. Нельзя интерпретировать волю Аллаха и слова Корана: так сказано – и все. Запрещено выбирать что-то, можно только подчиняться. Фундаменталист мог сказать отцу: «Слов “Только Пророк может призвать к Священной Войне” нет в Коране. Ты добавил их от себя. Это ересь».
* * *
Осман Мусса оплачивал всю подготовку к моей поездке, потому что теперь я принадлежала ему. Таковы правила: ты платишь за свою жену. Я ходила по гостям и прощалась со всеми: с Халвой, Айнаншие, с семьей Фараха Гуре.
Накануне отлета я попрощалась и с папой. Он обнял меня и сказал, что, возможно, мы еще очень долго не увидимся.
– Уезжая, мы, как правило, намереваемся вернуться, – сказал он, – но многое может помешать этому.
Я посмотрела на него скептически: он явно говорил, основываясь на личном опыте.
В день отъезда мама подслушала наш разговор с Хавейей. Сестра предлагала развестись с Османом Муссой, как только я окажусь в Канаде. После развода я смогу поехать в Америку и жить как хочу. Она придумала целую романтическую историю.
Тут мама ворвалась в комнату и назвала нас бесстыдницами. Я была лицемеркой, расстроившей ее отношения с братом, а теперь собиралась запятнать честь отца и всей семьи.
– Если ты хочешь, чтобы я попрощалась с тобой и пожелала счастья, выполни два условия. Первое: обещай оставаться верной женой Османа Муссы, молиться Аллаху и быть благодарной отцу за свою судьбу. И второе: пойди сейчас же к отцу и расскажи обо всем.
Я подумала, что мама права. Я должна сознаться во всем Абеху – может быть, он придумает, что мне делать. Так что я надела на голову платок и снова пошла к отцу.
– Абех, мне нужно кое-что тебе сказать.
Отец встретил меня с распростертыми объятиями:
– О, Айаан! Моя любимая дочурка снова зашла ко мне.
– Я должна признаться тебе кое в чем. Это насчет маминого брата Мухаммеда и его сына Махмуда.
Абех громко сказал:
– Но мы же уже все уладили, правда? С этим
