язык проглотила? Или моей спермой захлебнулась? – Гуляев хохочет, доволен идиотской шуткой. – Так расслабься, шлюшка. Я тебе еще толком не вставил. Когда загоню член в глотку, ты прочувствуешь. Обещаю. Я тебя быстро разговорю. Ты у меня заорешь, чтобы даже твоя мамочка услышала и… мелкая сестренка.
Сволочь. Скотина.
Я ничего ему не отвечаю. Не дождется. Даже отказываюсь от идеи показать подонку средний палец. Любой реакции окажется слишком много. Обойдется.
Пусть давится ядом. Пусть исходит злобой.
- Сука, - шипит Гуляев и тянет руку ко мне, но Цербер лает так резко и громко, что урод моментально отшатывается. – Гребаная шавка. Я тебя выпотрошу. Осталось недолго.
- Гуляев, отвали от нее, - слышится голос Шерова. – Не лезь. Сам знаешь, это против правил. И еще, не думай, будто трахнешь эту сладкую сучку первым. Такое право надо заслужить.
- Далась мне эта блядь! – раздраженно отмахивается Гуляев, но тут же тихо прибавляет: - Не обижайся, детка. Клянусь, я буду хитрее и поимею тебя. Ты запомнишь эту ночь до конца дней.
Ублюдок отходит, а я наблюдаю за бойней. Глаза полосует боль. Слезы срываются с ресниц, застилают обзор.
Нет. Нельзя рыдать. Хватит!
Я глотаю истерику, сильнее притягиваю к себе Цербера, действую безотчетно, на автомате. Взываю к небесам. Прошу о помощи.
- Захар, - бормочу. – Захар.
Его имя придает мне силы, позволяет держаться на месте, не дает рвануть вперед, далеко за пределы круга.
Звуки ударов. Хруст костей. Мощный рывок – Соколовский отлетает в сторону, а Захар поднимается настолько порывисто, будто и вовсе не бился, не показывает никакой усталости.
Глава 22
- Ну, - кривится Громов, окидывая «Ангелов» выразительным взглядом, разминает кулаки так, что слышится хруст суставов. – Чего застыли? Кто следующий?
Заминка длится недолго. Несколько парней переглядываются и решаются идти в атаку одновременно. Трое. Нет, пятеро. Черт, практически сразу прибавляется еще пара фигур. Они обступают Захара, окружают его со всех сторон, занимают боевые стойки.
«Это нечестно!» - тянет завопить.
Но я лишь глотаю горечь. О какой честности тут в принципе может идти речь? Нас похитили. Здесь никакой справедливости не найти. Победит язык грубой силы.
Они хотят сломить Захара. Через меня. Надежды на победу мало.
Беспомощность убивает.
Я понимаю, что совершенно ничего не способна сделать, ничем не могу помочь. Разум затмевает волнение. И как я не стараюсь справиться с эмоциями, угомонить разбушевавшиеся чувства, мне ничего не удается. Моя сообразительность давно замолкает. Тут я не различаю ни единого намека на выход из западни.
Тупиковая ситуация.
А ведь это только начало. Я ловлю себя на том, что даже не выходит посчитать, сколько фигур обступает Захара. Семь? Восемь? Больше десяти?
Я не могу выполнить простейшие действия. Не могу слабо пошевелиться, дернуть плечом.
Цербер лижет мои ладони, будто пытается приободрить, утыкается носом в мою грудь, приглушенно тявкает.
Я вздрагиваю, когда парни нападают на Захара. Он успевает ловко пригнуться, тут же наносит несколько сокрушительных ударов. Двигается настолько быстро и резко, что трудно отследить траекторию. Я попросту не успеваю разобраться, по кому идет удар ногой, кому достается от кулаков. А в следующую же секунду я вдруг отмечаю, нападающие валятся, точно кегли. В один момент летят на изъеденные временем камни, растягиваются перед Громовым.
Конечно, ему не удается вырубить всех и сразу, но зато начинается суматоха. Он умудряется сбить настрой нападающих. Дезориентирует их в пространстве.
Захар гораздо сильнее и ловчее каждого из этих подонков. Численный перевес дает им преимущество, но лишь на старте. Очень скоро парень умудряется разбросать противников по углам. После же просто не позволяет им приблизиться. Пропускает несколько ударов, но заряжает обратно так, что чуть дух из соперников навсегда не выбивает.
Брызги крови взвиваются точно струи фонтанов. Омерзительный хруст костей оглушает.
Я узнаю, что такое страх. Пропитываюсь ужасом изнутри. Паника прошивает насквозь каждую клетку, каждую пору. Пронизывает тело, разливается по заледеневшим венам, словно кровь. Пробирает до дрожи, до лихорадки.
Озноб разламывает на части. Нервный трепет сотрясает. Я наблюдаю за тем, как Захар расправляется со своими противниками, и ощущаю, как меня захлестывает восхищение. Дикое. Больное. Иррациональное. Абсолютно ненормальное.
Жестокость потрясает. И завораживает. Ранит. Калечит изнутри. Тяжело поверить, будто все это происходит по-настоящему. Границы реальности расширяются. Так стремительно, что меня буквально парализует.
Раньше мне казалось, нельзя отвести взгляд от прекрасных вещей. От картин, от старинных зданий, от известных архитектурных памятников. Можно вечно следить за полыхающими языками пламени, за беснующимися волнами океана. Но теперь выясняется, от уродливого тоже сложно оторваться. Жуткие цены цепляют еще похлеще.
Тут можно потерять рассудок.
А я ведь только смотрю.
Захар там. В самой гуще событий. Его руки двигаются будто молоты, парят точно смертоносные орудия. Ноги выписывают в воздухе такие петли, что моя голова кругом идет. Он действует поразительно легко и просто с учетом внушительной комплекции. Гибкий хищник. Кровожадный ягуар. Оскаливается и наносит удар. Совершает прыжок, сбивая очередного врага на землю, раскатывает в ноль.
Я вижу, как напрягаются и сокращаются мускулы, как мышцы натягиваются железными канатами. Одежда Захара насквозь пропитывается кровью. Кожа обильно залита багровым.
Громов выглядит так, будто выкован из железа. Безжалостная и смертоносная машина. Бесчувственный робот. Трудно поверить, что прежде эти же руки нежно ласкали меня, дотрагивались осторожно и бережно, привлекали к горячему телу, вбивали в стальные мускулы, даря чувство полной и безграничной защищенности. Сейчас он действует, точно орудие. Кастеты лишь продолжение его собственных рук, часть громадных кулаков. Захар точно отрывается от реальности и входит в раж, погружается в режим берсерка.
Нет, этот парень точно не допустит, чтобы нас принесли в жертву. Он пропускает врагов через жернова размашистых ударов. Ломает носы и челюсти. Пускает кровь. Зубами вгрызается и раздирает плоть на части. Для него нет ничего недопустимого. Нет невозможного. Не существует никаких запрещенных приемов.
Он сметает всех на своем пути,
