обвинения. Но он, видимо, считал иначе и я, признаюсь, его понимала. Как бы я не храбрилась и не обманывала себя, что всё позади, но между нами осталась некая недосказанность. И если мы сейчас не объяснимся, то это будет означать только одно — конец.
Недолго помолчав, Глеб продолжил:
— Когда ты утром поехала к родакам, я реально охренел, потому что понимал, чем это всё закончится. Они бы сцапали тебя при первом удобном случае и не отпустили до тех пор, пока ты не вывела их на Игната. Тогда я пустил их по ложному следу, надеясь, что тем временем успею забрать тебя в Александровку. Я совершил огромную ошибку, понадеявшись на удачу. Вернее, это моя вторая ошибка.
Я сидела выпрямив спину и боялась сделать лишний вдох. Каждое произнесенное им слово имело исцеляющие свойства. Я с жадностью прислушивалась к ним, сожалея, что не открылась перед ним раньше. И видимо, он испытывал то же самое.
— Я сожалею, что не раскрыл карты сразу. Мне дали о тебе ложную информацию и я, как последний лох, поверил ей.
Я с задумчивым видом изучала его лицо, заглядывая в глаза. Не хватало его прежнего голоса — с насмешкой и легкой ноткой хрипотцы. Сейчас в нем не было сил, как и не было привычной иронии. Но я чувствовала, что это не из-за потери крови. Нет. Дело в другом. Что-то подкосило его. Подточило изнутри. Этим разговором он не столько хотел объясниться, сколько напомнить нам обоим, кем он не был на самом деле.
— Дана, если бы ты знала, как я за*бался жить среди сомнений, боясь совершить непоправимую ошибку. И знаешь, каждый раз, пытаясь вырулить ситуацию в правильное русло, я допускаю ещё большую ошибку. Хочу как лучше, а получается через огромною задницу.
— Если бы ты сразу всё рассказал.
— Я всё никак не мог понять, всё сопоставлял полученную о тебе информацию с тем, что видели мои глаза. Чем больше мы проводили вместе время, тем сильнее я привязывался к тебе. А когда увидел тебя танцующей с Григорием на свадьбе, меня словно током шандарахнуло. И та ночь… я ни капли о ней не жалел, просто…
— ты понимал, что нам не по пути, да?
— Да. Сначала я хотел найти Игната, тем самым обеспечив вам с Варей спокойную жизнь, а потом уже строить планы на совместное будущее. Пойми, я бы не смог смотреть тебе в глаза, зная, что в любую минуту Гарик и сам бы вышел на тебя. Это был вопрос времени.
— Что там произошло? — спросила тихо, перейдя к самому главному. — Откуда это ранение? Это Гарик? Сволочь!
Глеб отвернулся, уставившись на стену. На небритых щеках проступили желваки. Видно, что едва сдерживался, но с подробностями не спешил.
— Глеб, не молчи. Я боюсь даже представить, что Варя могла пострадать. Да у меня волосы на затылке шевелятся, а ты молчишь. Игнат предупреждал, что те люди настоящие бандиты, но и представить не могла, что у них хватит совести использовать в своих играх ребёнка.
— Не хочу тебя огорчать, но если бы не Игнат, психика твоей дочери пострадала намного меньше.
У меня отвисла челюсть.
— Ты о чем?.. Глеб!
И тут его прорвало. Чувствовалось, что голос набрал силу. Он недавней сдержанности не осталось и следа. На виске вздулась пульсирующая от гнева вена, взгляд приобрел прежнюю холодность, а пальцы, сжимавшие до этого мою ладонь, болезненно в неё впились, давая понять, насколько велика его злость. Оказывается, это Игнат открыл стрельбу во время обмена, бессердечно забрав жизни у своих «кредиторов». И только сейчас до меня дошло, как рисковал Глеб, закрывая собой Варю. Он не только прикрыл собой мою дочь, но и подставил давнего знакомого, который не единожды выручал его из беды. Этот Гарик мог запросто убить его или не сдержать обещание, но Глеб рискнул, рассчитывая только на себя и свое чутье. А вот Игнат, сволочь… О, если бы он оказался сейчас рядом, клянусь, придушила бы собственноручно.
— И?.. Никто не выжил? — затаила дыхание.
— Нет, — ответил бесцветно, откинувшись назад на подушку.
Быстро смахнув ладонью выступившие слёзы, я опустилась рядом с ним на подушку и осторожно обняла бурно вздымающуюся грудь. Глеб молчал, и молчание это было тяжелым. Я должна была идти домой. Дома Варя, пускай и уснувшая под присмотром мамы, но всё равно, она в любой момент могла проснуться и позвать меня к себе. Дома привычный уклад, мои вещи, мои мир, мои воспоминания о счастливой жизни. Сейчас я могла развернуться на сто восемьдесят градусов и уйти, только… Смогу ли я это сделать без Глеба? Нужна ли она мне будет без сердца?
— Сегодня я впервые узнал, что такое страх, — прошептал тихо Глеб, прижимая меня к себе здоровой рукой. — Раньше думал, что знаком с этим чувством, но это был самообман. Не за себя испугался, а за Варю. Когда началась стрельба, я думал о многих вещах: о своей любви к сыну, ответственности за Варю, желании взять тебя за руку и начать всё с чистого листа. А потом понял… Если есть страх, если не могу дышать из-за гребаных сожалений, получается, я не настолько конченый. Значит, и у меня есть сердце.
— Ну конечно есть! — воскликнула я. — Да если бы не ты, кто знает, где бы сейчас была я или Варя? Я как никто другой знаю, что такое совершать ошибки. И как тяжело исправлять их. Но я никогда не опускала руки. Сдаться — означает умереть. А я хочу жить. Мне рано умирать, Глеб. Как и тебе.
Этим я хотела сказать, что простила его. Надеюсь, меня смогли правильно понять.
Глеб повернулся ко мне, опаляя лицо горячим дыханием.
— Когда ты спрашивала, что между нами, я не смог ответить честно, — поцеловал меня в висок, тяжело вздыхая.
— Я понимаю. Ты запутался. Думал, что не подходишь мне.
— Нет. Точнее. И это тоже. Но как тебе объяснить… Дело в том, что я разочаровался в женщинах. Я не доверяю им. То есть… Если я вцепился в кого-то или влюбился, то не отпущу ни за какие деньги. От этого и сам буду страдать, и любимым не посчастливится. Юлька… она ведь была права. Я не рыцарь на белом коне и за моей спиной куча ошибок.
— Глеб, — покраснела я, вспомнив свой
