Только ощущение того, как ее пальцы сжимают его ладонь, и давало ему силы держать себя в каком-то подобии сдержанности. Не позволяло выкинуть вот «этого» из квартиры, убирая его руки от своей любимой. Желательно, ломая при этом каждый палец.
Это ощущение… и то, что ей плохо было. А он помочь не мог тут.
Надо было в больницу везти. Плевать на этого «друга» и везти в больницу, чтобы Лина не говорила.
Только… он и так все испортил своим напором. И, что он ей мог сказать, если теперь знал, что ее изнасиловать пытались?
А он не защитил. Не смог. Кто виноват в такой ситуации, как не он сам?
Но, почему же она, дьявол все забери, ему никогда не говорила?! Он бы не так себя вел. Ведь Лина для мужчины была важнее всего! Валик бы смог себя переступить, измениться бы смог. Сдерживался бы больше. Ну почему, черт возьми, почему?!
Неужели она настолько ему не доверяла?
Ведь раньше, все по-другому было. Не так. Она все ему рассказывала. Смеялась и плакала с ним вместе. А потом…
Мужчина вытащил очередную сигарету, перестав заботиться о том, что запас подходит к концу. Как же много он курить теперь стал. Лины рядом не было, чтобы посмотреть на него с укором. Тихо упрекнуть, что он здоровье гробит. А на кой черт ему здоровье, если ее рядом нет, спрашивается? И даром не надо.
Только, не правильно так думать. Не имеет Валентин права такие мысли в голове держать. Он не сдастся. Что бы там ни было. Он любит ее. И она его любит. Не звонила бы иначе. Не сидела бы, ночи напролет, его бред в трубке слушая. «Этому» бы позвонила.
На квартиру не ушла бы. У «того» осталась бы. И не смотрела бы так на него сегодня. Как и он на нее смотрел. Потому что сил уже не было без нее быть.
Да, он сам виноват в том, что все вышло так. Но все равно. Нельзя было сдаваться. Есть у них шанс. А если кто-то так и не думает, то Валик своими руками этот шанс сделает. Только не может он ее отпустить. Они умрут друг без друга. Не смогут жить. Потому что, любят один одного. Пусть и вот так, с болью, с горечью, с непониманием. Но любят. Ненавидя каждый себя. И любя другого до безумия. Так, что любовь на ненависть больше похожей стала. Но любят.
И он не опустит руки. Даже если она сама это видеть не хочет.
Валентин ей докажет. Объяснит. Он готов хоть голову разбить об стену, которой она отгородилась, но, все равно, достучится.
Звук шагов в коридоре, заставил Валика обернуться, с презрением и ненавистью встречая взгляд соперника. С вызовом. Потому что, она его была. Валика. И «этот» уже понимать это стал. Валентин видел сомнение в карих глазах, пусть и пряталось оно еще за такой же, лютой ненавистью.
* * *
— Что с ней? — Валик, опять, отвернулся к окну, он не хотел смотреть. Боялся, что не сдержится.
— Внутричерепное давление повысилось. — Дима говорил холодно и обвинительно, но тихо, как и сам Валентин, чтобы Лине не слышно было. — Оно еще после сотрясения не нормализовалась, а она на солнце перегрелась.
Мужчина замолчал, и на минуту, на кухне повисла тишина.
Но Валентин мог поклясться, что Лина лежит, и почти не дышит в зале, стараясь понять, что у них тут происходит. Вполне вероятно, вставать собралась, чтоб им отношения не дать выяснить. Надо было пойти и сказать ей, чтоб даже не думала двигаться. «Этот», все равно, не сделал этого. Не может он настоять на том, что ей делать надо. Даже не проверял, пила ли девушка таблетки.
Господи! Как же он мало Лину знает. Ведь она, и правда, так часто забывала, не о том думала, просто не считала это важным. Ей напоминать надо было. Даже заставлять, иногда.
— Ты уже можешь уезжать. — Сказал Дима после паузы. — Твоя помощь больше не нужна.
— Сейчас, как же. Разогнался. — Валентин даже усмехнулся. Хоть и не смешно было. Совсем не смешно. — Что-то я не заметил, чтоб у тебя все под контролем было. — Скривился он своему отражению в окне.
— Если бы не ты, ей, вообще, не приходилось бы сейчас мучиться. — Дима не собирался давать сопернику забыть, кто был виновен в таком состоянии девушки. — Так что, нечего мне претензии выставлять. Сам разберусь. — Он облокотился на шаткий стол, складывая руки на груди, просто, чтоб сильнее кулаки сжать. Не дать глупому желанию в драку полезть, на волю вырваться. Не выход это был. И Дмитрий сам понимал это. Великолепно понимал. Как и еще, кое-что.
— Никуда я не поеду. И не надейся. — Не поворачиваясь, бросил Валентин. — И смысла в этом нет. Все равно, как только стемнеет, она мне позвонит. Потому что ей страшно будет. Я останусь. Пусть, хоть раз нормально за все эти дни выспится, зная, что я рядом. — Это был нечестный прием. Но никто и не говорил, что Валентин будет драться за Лину честно. Здесь все методы были хороши. И не было места для ложной скромности и благородства. Нет места благородству, когда за любимую дерешься. Если, конечно, и правда, любишь. — Лучше скажи, что ей сделать надо.
Черт его забери! Дима проглотил это. Потому что ответить нечего было. Прав он, однако, оказался. Действительно прав. И от этого больно было. Только, что он мог в ответ сказать? В конце концов, Лина его не прогоняла. А тут, она решать должна была. Что бы Дмитрий ни думал, и не хотел.
— Я сейчас куплю систему, поставлю капельницу. — Он не собирался объяснять свои действия этому мужчине. Но, создалось такое ощущение, что приходилось отчитываться. Это нервировало Дмитрия. Не заслужил Валентин того, чтобы объясняли ему что-то.
Но, не хотелось Лину скандалом беспокоить.
— Тем более, ее нельзя одну оставлять. Еще решит сделать что-то. — Валик насмешливо хмыкнул, пытаясь скрыть нарастающее напряжение, за напускной легкостью.
— Сколько можно ее доставать этим?! — Недовольно ввернул его оппонент. — Она нормальная. Что ты ей не доверяешь?! На себя бы посмотрел, лучше.
Валик медленно повернулся. Тяжело и жестко глядя на соперника.
— То, что она нормальная, я лучше тебя знаю. Не имеешь ты права, мне ничего говорить. — Его глаза были злыми и холодными, но он очень старался держать себя в руках. Очень. Так, что челюсти ломило, и судорогой сводило сжатые пальцы. Но он старался. — Ты никто. И ничего не знаешь о том, что она делает и как. Думаешь, видел ее несколько дней, и экспертом в поведении Лины стал? Ты ничего о ней не знаешь. И не узнаешь никогда.
Дима поднялся, непроизвольно отвечая на агрессию, которая выплескивалась из мужчины, хоть тот, очевидно, и старался ее подавить. Только так еще хуже было. Еще опасней.
На кухне, казалось, можно было пощупать напряжение и злобу, которую источали они оба, замерев друг напротив друга.
