Ознакомительная версия.
Бабушка рассказывала мне, что с тех пор алькойцы взяли за правило отмечать эту чудесную победу, переодеваясь в костюмы крестоносцев и мавров и разыгрывая сюжеты той знаменитой баталии. В XVIII веке праздник получил официальный статус и название «Мавры и христиане». Современная битва, конечно, во многом отличается от исторической. Главным образом тем, что война длится целых три дня.
И вот однажды мне довелось принять в ней участие. Мы приезжали к бабушке на каникулы каждое лето, но в тот год папа решил устроить нам с сестрой праздник и привез нас с Алькой в апреле.
Андреа ненадолго замолкает, пытаясь детально воспроизвести хронологию того дня, который, как оказалось, определил ее дальнейшую жизнь.
– Эй, ты готова?
Четырнадцатилетняя Пас заглядывает в комнату сестры. Андреа прячется за ширмой и в щелочку разглядывает старшую сестру. Пас очень красивая. На ней бежевое муаровое платье до колен. Широченная юбка, под которую для объема надето внушительное количество нижних юбок, покачивается шуршащим колоколом вокруг тонкой талии. На рукавах и по нижнему краю платья высажены кустики нежных розовых фиалок. Фартук, повторяющий садовый рисунок юбки, оторочен белоснежной кружевной тесьмой. Полупрозрачный ворот платья, узкий лиф и атласные ленты фартука украшены бисером – Пас собственноручно целый год расшивала великолепный костюм. Пучок густых волос увенчан перламутровым гребнем ручной работы. Пас смотрит на шкаф, и украшение в ее прическе расстроенно шевелится из стороны в сторону. На зеркале деревянного шифоньера висит белое платье Андреа, похожее на наряд сестры, только вместо фиалок – голубые камелии, а бисер, которым Пас щедро поделилась с сестрой, так и остался лежать дома в шкатулке. У шкафа замерли в ожидании парчовые туфельки небесного цвета без каблука, усыпанные дождем серебристого люрекса.
– Ты еще не одета?! – возмущается Пас, пытаясь пробраться к ширме. – Папа нас убьет!
Андреа высовывается из укрытия.
– Ты что?! С ума сошла?! Где ты это взяла?
– В бабушкином сундуке.
На Андреа – красочный костюм богатой мавританки. Черное, шитое золотой нитью платье в пол. Руки перехвачены шестью витыми браслетами. На бедре позвякивают концы блестящей крученой цепи-пояса. Голова покрыта тяжелой шалью, а лоб украшен красной стекляшкой искусственного рубина, подвешенного к диадеме.
– Собираешься пойти с маврами? А это? – Пас кивает на висящее платье.
– Пака наденет через пару лет.
– Где мои дамы? Опаздываем.
На пороге появляется сеньор Санчес, и Андреа испуганно ныряет обратно за ширму.
Отец ничем не отличается от средневекового крестоносца. На нем – выкованная еще для прадеда кольчуга, в руках – щит и меч ручной работы, на лице – делано воинственная гримаса.
– Одна из твоих подданных сбежала во вражеский лагерь, – Пас косит глазами на ширму.
– Предатели в филе?[57] Ну-ка, покажись! Красота! Настоящая марокканка. Бабушка надевала это, когда была в твоем возрасте. Раньше ведь дамы в «войне» не участвовали, только дети.
– Так ты не злишься?
– Конечно, нет. Игра есть игра, и все участники должны быть довольны. Намажь лицо и руки автозагаром.
– Спасибо, папочка! – Андреа виснет на железной кольчуге.
– После шествия собираемся у дяди Себа.
– Хорошо.
Отряды победителей-христиан первыми заполоняют узкие средневековые улочки городка. Мавры ждут своей очереди. Андреа вместе с друзьями отца стоит на балконе, обтянутом белым флагом с красным крестом – символом святого Георгия, – и наблюдает за красочным действом внизу.
На площади возле выстроенной специально к празднику деревянной крепости капитану христиан вручают символический ключ от города – и шествие начинается. Первыми идут облаченные в доспехи крестоносцы со знаменами в руках. За ними – шумные отряды барабанщиков и трубачей, подтверждающих своей оглушительной музыкой боевую мощь христианского войска. Затем перед зрителями предстают разнообразные сценки из мирной жизни: настоящая королевская охота со сворой борзых, лошадьми, горнами и мушкетами; вереница благородных рыцарей и разодетых в умопомрачительные наряды дам, в одной из которых Андреа без труда узнает старшую сестру; несколько девушек в простой одежде везут прялку – веретено поблескивает разноцветными нитями, а на станке лежат куски дорогих материй; в изящном танце под призывные звуки дольсайнов[58] изгибаются наложницы.
Выходит шеренга самых лучших воинов и замыкающий шествие знаменосец. Андреа засовывает руку в тряпичный мешок с конфетти, награждает вновь прибывших последней порцией разноцветных кружочков и устремляется вниз. Наступает очередь мавров.
«Арабы» в по-восточному роскошных одеяниях являют собой богатство и праздность. Андреа семенит, стараясь не потерять подпрыгивающий на лбу рубин и не отстать от предводителей. Она пытается не упустить ничего: ни искусных движений танцовщиц, позвякивающих монистами, ни непонятных выкриков мавританских капитанов, ни театральную покорность смиренно идущих рабынь.
В одном из арабских полководцев она угадывает соседа и друга семьи дона Игнасио. Сосед лукаво подмигивает ей из-под фальшивых кустистых бровей.
– Куда ты теперь, мавританочка? – спрашивает он после шествия.
– К нашим. Они у дяди Себа обсуждают последние детали битвы.
– И тебя пустят? – подкалывает сорокалетний испанец девочку.
Андреа теряется.
– Пойдем лучше с нами к Ансельмо, повеселимся перед боем. Все равно проиграем.
Андреа потом часто размышляла: что же заставило ее, до того довольно послушную дочь, последовать за маврами – то ли неожиданная радость от полученного приглашения (двенадцатилетнюю пигалицу позвали во взрослую компанию), то ли страх признать себя ребенком, то ли обычное любопытство, то ли проснувшееся желание закрепить за собой членство в отряде. Так или иначе, по так и не разгаданным ею причинам девочка оказалась в баре в компании хохочущей мавританской братии. И вот вместе со всеми упоенно чертит планы отступления, обсуждает детали бегства и с восторгом чокается бокалом безалкогольного сидра за грядущее поражение.
На небольшой круглой сцене на потеху публики выступают актеры: все те же танцовщицы восточных мелодий, лихие трубачи, гитаристы и певцы – знаменитости местного масштаба. Никто из присутствующих, увлеченных беседой, не обращает на них внимания. Андреа сидит спиной к сцене и совершенно не замечает представления. Она не слышит, как хозяин бара выкрикивает имя следующей актрисы, не видит, кто поднялся на сцену. Но Андреа чувствует, как ее мембраны наполняются еле различимыми удивительными тактами. Тонкий музыкальный слух пианистки вычленяет из крика и шума журчащую непрерывным быстрым ручьем перекличку аккордов. Девочка смотрит на сцену – и забывает обо всех планах на участие в игре.
Ознакомительная версия.
