Она двигалась по кухне, вытаскивая из корзинки, прикрепленной к велосипеду, продукты, кипятила чайник.
– Ты знала, что Поль собирается уехать? – спросил Бернар.
Она покачала головой:
– Я была в шоке, но, по-моему, я уже привыкла к шокам. Да и пора уже – столько их было.
– Ну… и что ты будешь делать?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, ты сейчас совсем одна…
Она коротко засмеялась.
– А что ты ожидаешь от меня? Буду продолжать работу и заботиться о себе и Катрин.
Бернар проглотил комок в горле.
– Но у тебя есть выбор.
Она посмотрела на него, держа чайник в руке.
– Например?
– Ты могла бы выйти замуж за меня.
Он почувствовал, как вспотели его ладони, он едва верил, что выговорил это. Он много недель хотел спросить ее об этом, мечтал о ней, но боялся взять быка за рога.
Но теперь, когда уехал Поль, ничего на свете ему не хотелось, как только заботиться о ней. Желание это пересилило страх ее отказа. Ну как она может дать ему сейчас от ворот поворот? У нее больше никого нет, он ей нужен. Даже небольшая твердая нотка в ее голосе и холодок в глазах не отвратили его. Это просто защитная реакция на все, что с ней случилось, подумал он. Сердце Бернара сжалось от любви. Один Бог знает, что за будущее уготовано им. Но по крайней мере он будет заботиться о Софии и Катрин как только сможет. Он почему-то уверился, что с ними все будет в порядке.
София озадаченно смотрела на него.
– Выйти замуж за тебя?
– Да. О, я понимаю, мы не так долго встречались, но я по-настоящему люблю тебя, София, очень люблю и не могу вынести даже мысли о том, что ты тут одна, с Катрин, пока немцы… Я могу сделать тебя счастливой, София… настолько счастливой, насколько ты сможешь быть, несмотря на все эти несчастья.
– Нет, – еле слышно ответила она. Неожиданно появились слезы, они наполнили ее глаза и побежали по щекам. Она поставила чайник и подняла обе руки, чтобы вытереть их, но слезы все текли, они заглушали ее голос. Она дрожала всем телом. – Бернар, это так хорошо с твоей стороны – я тебя не заслуживаю, правда, нет. Но я не могу выйти за тебя замуж. Это будет нечестно.
– Нечестно? Для кого это будет нечестно – для меня? Меня это не волнует. Ты что, не понимаешь – я люблю тебя и хочу о тебе заботиться. Это единственное, что имеет для меня значение.
– Нет, нет – не это. Ты заслуживаешь большего, чем я могу дать тебе. Я вся выжата как тряпка. У меня не осталось никаких чувств – ничего. Так мило, что ты предложил… Но со мной будет все в порядке, правда.
Бернар почувствовал дурноту, все получилось так плохо.
– София…
– Пожалуйста, Бернар, не принуждай меня. Я очень благодарна за твое предложение, но не принимаю его. Не сейчас.
Он повернулся к двери.
– Ну хорошо. Я вижу, что мне лучше уйти.
– Нет, пожалуйста, не уходи. Я не хочу, чтобы ты чувствовал… О Господи, я не знаю, как сказать. Я буду очень жалеть, правда, Бернар, если ты больше не придешь ко мне. Я буду скучать по тебе. Но я не могу выйти за тебя замуж. Не сейчас. О, пожалуйста, ты должен понять…
Слезы беспрепятственно текли у нее по щекам, и каким-то образом они оказались друг у друга в объятиях. Бернар крепко прижимал ее к себе, а она рыдала. Он почему-то почувствовал себя лучше. Он мог понять, откуда эти слезы. Они были более естественны, чем это ее твердое спокойствие. К тому времени, когда она выплакалась, он почувствовал, что теперь надежды у него гораздо больше. Она оттолкнула его, а теперь не хочет, чтобы он уходил. Возможно, когда она переживет эти ужасные времена, то и решит по-другому.
София заварила чай, они выпили его, смакуя, как «настоящий»…
– Ну а теперь мне, пожалуй, лучше пойти на работу, – наконец сказал Бернар, вставая. – Прийти мне вечером? – Она кивнула, и он быстро притянул ее к себе, теперь оба уже не испытывали неловкости, когда он поцеловал ее.
– Послушай, любовь моя, я больше не буду об этом говорить, но помни, что в любое время, если ты переменишь решение… мое предложение остается в силе.
София опять кивнула:
– Спасибо, Бернар. Я не заслуживаю этого, но… Я не забуду…
Когда он ушел, она опустила голову на руки и зарыдала снова, словно сердце у нее разрывалось.
Джерси, 1944
– Как ты думаешь, ничего, если Сильви придет сегодня к нам послушать наш приемник? – как-то раз, придя из школы, спросила Катрин.
Стоял июнь 1944 года, и весь остров, затаив дыхание, ловил каждое слово о неминуемом вторжении союзнических армий во Францию.
Поскольку Лола и Шарль были арестованы, София остерегалась слушать приемник на кристаллах, он по-прежнему был спрятан под половицей, но в последние недели ее волнение пересилило страх. Настраивать его на бесплотные голоса, прорывавшиеся сквозь радиоволны, стало главным делом целого дня, и София с Катрин по очереди стояли на стреме, пока одна из них слушала радио, надев наушники, которые раньше были телефонной трубкой. Но София все же понимала, какой это риск. Иметь радио в доме – серьезное нарушение, гарантировавшее суровое наказание. София боялась, что их поймают и подвергнут депортации вслед за родителями. Она никогда никому не говорила о «кошачьих усах» – так они называли приемник, – кроме Бернара, и не приглашали друзей или соседей слушать его, как это делали многие островитяне.
– Нет, конечно, тебе нельзя привести Сильви! – выпалила она.
– Но она же – моя лучшая подруга, а ее брат тоже воюет. Она очень хотела бы знать, что происходит…
София подозрительно посмотрела на Катрин.
– Надеюсь, ты не говорила Сильви о «кошачьих усах»? – обвиняюще спросила она.
Катрин слегка покраснела.
– Она не донесет на нас. Не донесет, София, честно..
– Катрин! – взорвалась в ярости София. – Ты сказала ей, да? Как ты можешь быть такой дурой! Теперь мне придется избавиться от него. О Катрин, я бы убила тебя!
Катрин с вызовом смотрела на сестру, удивляясь, что случилось со старушкой Софией. Она так изменилась за эти дни, стала такой холодной, жестокой и подвержена переменам настроения еще хлеще, чем Лола. Но Лола была отходчива и стирала воспоминания о приступах гнева объятиями или другим жестом, подтверждающим, что она по-прежнему любит. Горло Катрин заболело от слез, когда она подумала об этом, и ее охватило желание снова оказаться в руках Лолы, которая крепко прижимала ее к себе и бормотала, что все будет хорошо, – она так говорила, когда Катрин была малышкой.
– Не могу поверить, что ты смогла сделать что-то подобное, после всего, что нам пришлось пережить, – сердито продолжала София. – О чем ты думала?
Катрин проглотила комок в горле.
