Олег представил себе, как Марина глубокой ночью идет по берегу Волги на переговорный пункт, и ему стало плохо. Через полтора часа на вахте раздался телефонный звонок. Тетя Паша тут же поднялась со стула и прошествовала в коридор. Олег буквально сорвал трубку с рычага.
— Олег, почему ты не приехал на каникулы? — Голос у Марины был тихий, приглушенный расстоянием.
— Я завалил сессию, — честно ответил он.
— Правда? — Ее голос, в котором звучали никогда ранее не слышанные им надтреснутые ноты, тут же стал таким, как всегда, спокойным. — А мне твои соседки только что такую чушь про тебя сказали. Ты прости, что им поверила, пожалуйста.
— Марина, слушай… Слушай меня, — он заговорил, постепенно повышая голос. — Слушай меня, родная — он почти уже кричал. — Я скоро приеду и все тебе объясню.
— Что объяснишь? — не поняла она. И, помолчав, спросила: — Я хочу знать только одно — скажи, ты по-прежнему меня любишь?
— Люблю, — почти крикнул он. — Люблю!
— Значит, все в порядке, — она повесила трубку прежде, чем он успел что-то добавить.
Олег поднялся в свою комнату и с размаху бросился на кровать. На следующий день он сообщил невесте, что уезжает домой, в Бабушкино.
— Я обязательно должен ехать домой. Старики ждут и вообще… — Он замолчал, отводя глаза в сторону, но умница Эля и сама обо всем догадалась.
— Конечно, Олежка, ты должен объясниться с Мариной. Она прекрасный человек, и нельзя допускать по отношению к ней бестактности. — На последнем слове Эля запнулась, но тем не менее продолжила: — Только не задерживайся, в середине февраля очередной показательный концерт, отец говорил, что в ректорате уже все решено. Ты у них главный гвоздь программы, и это, говорят, будет не просто выступление, а негласный конкурс. Победителю будет предоставлена возможность поехать на конкурс в Италию. Отец говорит, что все уверены в твоей победе…
До свадьбы с Элей оставалось полмесяца, и Олег ехал в Бабушкино с твердым намерением сказать Марине все. Поезд приходил в областной город утром, потом нужно было выбирать между автобусом и пароходиком. На этот раз обычно предпочитавший водный путь, как более быстрый, Олег поехал на медленном рейсовом автобусе.
Всю дорогу он тупо смотрел в окно, подбирая слова для объяснения с Мариной. Однако когда в салоне автобуса раздалось: «Следующая остановка «Поселок Бабушкино», он готов был к встрече с любимой не больше, чем полтора часа назад.
Автобус тем временем приближался к поселку, уже стали видны издали кирпичные пятиэтажные дома. За последние годы поселок разросся, и в административных и проектных учреждениях района и области постоянно ставился вопрос, считать ли Бабушкино поселком городского типа или малым городом. В классификации по народнохозяйственному профилю разногласий не возникало: город или поселок, но в любом случае курортный.
Местные жители, разумеется, об этом не знали и очень бы позабавились, узнав, что все они кому-то принадлежат. Бабушкинцы любили свой поселок, который появился гораздо раньше курортного комплекса с престижным домом отдыха, турбазами, спортивными базами, пионерскими лагерями. Конечно, аборигены прекрасно понимали, что прожиточный минимум обеспечивают им курортники. Даже зимой, когда замерзала Волга, привлекающая не только гостей из области, но и из других областей, даже из столицы, курорт не замирал. Знаменитые бабушкинские горы собирали сотни горнолыжников и любителей санного спорта. Круглый год здесь бойко торговали местные рынки, и фабрика спортивной и летней одежды пока не знала трудностей со сбытом. Поселок быстро рос, и прежде всего за счет селян, бежащих из своих неперспективных «деревень». К счастью, всем находилась работа — коммерческий сектор продолжал вкладываться в туристский бизнес.
Тем не менее, озирая тоскливым взглядом поселок, Олег не мог не чувствовать огромной разницы между Москвой и этим неказистым, пусть и родным захолустьем, в котором он обречен был жить до глубокой старости. «Я погибну здесь как музыкант, — думал он, прижимаясь лбом к оконному стеклу. — Треть жизни я уже отдал этому… Урюпинску. Достаточно, больше я не в силах».
Родителей дома не оказалось, он бросил вещи и помчался к Марине. Теперь, когда он окончательно решил, ему уже не хотелось откладывать, а решить все сразу, одним махом. Пусть он поступает некрасиво, даже подло. «Но ведь только ради музыки, ради нее одной. Конечно, Марина будет очень страдать, узнав, что он собирается жениться на профессорской дочке. Но, если все объяснить, она, может быть, и поймет, что он, Олег, в результате приобретает и чем при этом жертвует… Поймет и смирится. И потом, через некоторое время, найдет себе хорошего человека и выйдет за него замуж. Кто-то из великих сказал, что время лучший лекарь. И, может быть, быстро бегущие годы исцелят сердечные раны Марины»…
Утешая себя таким образом, Олег незаметно оказался у знакомого подъезда с висящим над дверью металлическим ящиком-табло. Поднялся на второй этаж, остановился у комнаты под номером 9… И толкнул дверь, без стука, перешагнул через порог. Все семейство было в сборе. Мать шила, сестренка, сидя за столом, что-то писала, наверно, делала уроки… Чем занималась Марина, Олег не успел выяснить — словно легкий вихрь перелетел комнату, и в ту же секунду две нежные руки обвили его шею и теплые, такие знакомые губы приникли к его губам, запечатывая печатью молчания.
Уже издали, словно через толщу воды, до его слуха донесся голос Елены Ивановны, которая, взяв за руку младшую дочь, стояла в шаге от них.
— Здравствуйте, Олег. Ну наконец-то. Проходите же. Знаете, я обещала Зине раскроить юбку, так что я пойду, вы тут хозяйничайте. Марина, мы с Полиной поздно вернемся, не раньше десяти.
Через пять минут они уже лежали в постели, и не было вокруг ничего, ни убогой обстановки комнаты, ни выцветших обоев. Было только то счастье, что умели дарить другу их тела, и никакая опытность не могла заменить этого великого дара. И был восторг, и легкость, а потом покой. И — слезы Марины.
— Милый, прости меня за то, что я плачу, — шептала она. — Я так испугалась, что ты в самом деле собрался жениться. Как я могла поверить, как могла? Ведь мы так любим друг друга, и никто нам друг друга не заменит, никто и никогда.
— Ни одна женщина мне не заменит тебя, — шептал он в ответ. Шептал и верил в то, что говорит.
— Папа сказал, что ты приедешь всего на три дня, — сказала она, но тут же поправилась: — Твой папа сказал. Но три дня счастья — это ведь немало, правда?
…Олег шел домой, снова утешая себя, что не сказал ни слова неправды. «Зато я теперь понимаю, как велика моя жертва». Родители его уже возвратились с работы и готовились к его приходу. Мама приготовила его любимый бефстроганов, и вкусные запахи заполняли квартиру. Отец принес бутылку дорогого вина, которое в обычное время считал непозволительной барской роскошью.
