Решительного и рассекающего наши жизни на «до» и «после».
Больше нет тайн и секретов.
Мы как будто только что разделись и бросили одежду в огонь, и нам еще только предстоит научиться доверять друг другу заново.
Глава пятьдесят шестая:
Катя
Всегда страшно начинать все сначала.
Переезд в новую квартиру — это не только радость, но и паника.
Переезд в «новые» старые отношения — это как будто оставить в прошлом все коробки с плохими воспоминаниями, тяжелые баулы прошлого и начать все заново.
Я плохо помню день, когда Кирилл привез меня домой: как в американских фильмах, на руках перенес через порог, поставил посреди гостиной и только потом отодвинулся, чтобы вернуть свой душевный покой.
Потом мы просто сидели на диване, смотрели какой-то старый черно-белый фильм, грызли орешки из вазочки и молчали.
Потом легли спать в одну кровать и посреди ночи, когда ко мне снова пришел тот противный злой шепот, который обещал заставить меня замолчать, я потихоньку придвинулась к спине мужа и, наконец, почувствовала себя в полной безопасности.
Но утром, когда Кирилл уехал на очередное заседание совета директоров, прошлое снова напомнило о себе: знакомый женский голос в моем телефоне сказал «Привет, Катя» — и я сразу вспомнила, как выглядит его хозяйка.
Ирма Витковская.
Журналистка.
Та самая женщина, которая вертелась вокруг моего мужа всякий раз, стоило ему оказаться одному.
Та самая журналистка, которую, как и меня, Морозов натаскивал против Кирилла.
Та самая Витковская, которая должна была занять мое место, как только я сбегу от Кирилла, «убитая тем», что он меня использовал.
— Привет, Ирма, — доброжелательно здороваюсь я, но внутри все кипит от желания сделать так, чтобы эта женщина навсегда исчезла из нашей с Кириллом жизни. Она, как и Морозов, и Малахов — грязное пятно на нашем новом чистом ковре, которое нужно вывести. — Не ожидала, что ты рискнешь позвонить и играть в открытую. Это же не твой конек. Ты все больше крысятничаешь и побираешься объедками с барского стола.
Она издает выразительный смешок, но все-таки явно не ожидает такого отпора.
В последнее время я была тихой овечкой, которая запросто «проглатывала» все, что ей подсовывали.
— Нужно поговорить, малышка. Хочу, чтобы ты кое-что услышала.
— У меня нет времени. И, знаешь, мой папочка забыл тебя предупредить, что игра сорвалась — и теперь каждый сам за себя, а мы с Кириллом играем в одной команде.
— Я в курсе, моя хорошая. — Ирма это обожает: называть меня всякими ласковыми словечками, обращаться снисходительно, как к бракованной собачонке породы чихуахуа, которой непонятно почему не свернули шею сразу после рождения. — И именно потому, что вы с ним теперь образцово-показательное семейство, ты должна со мной встретится. Если, конечно, не хочешь ближайшие двадцать лет разговаривать с мужем через тюремную перегородку и ходить на курсы «Как запечь напильник в горчичный батон».
— Не представляешь, как я рада, что ты запомнила мою шутку и решила обогатить ею свой скудный лексикон, — так же приторно сладко кривляюсь я. — Прости, но я больше тебя не боюсь и доверяю своему мужу, который в состоянии решить абсолютно любые проблемы.
— Конечно, дорогая, он очень даже в состоянии. Вопрос в способах…
Нет, она не просто так выдерживает эту гнусную паузу.
И почему-то, хоть мы с Кириллом совсем справились и обо всем поговорили, я чувствую, как плохое предчувствие клубком ядовитых змей валится мне прямо за шиворот. Я должна с ней встретиться, потому что Витковская — часть моего прошлого, и потому что она тоже играла в нем свою роль.
Она предлагает увидеться в том самом кафе, где я недавно «мило беседовала» с сестрой Кирилла. И я как-то без удивления вспоминаю, что именно Витковская мне его показала, потому что давно использовала его для тайных встреч со своими «неравнодушными», от которых получала горы грязного белья. Она выстроила свою карьеру на сломанных судьбах и затравленных людях. Потому что по-настоящему влиятельных людей всегда обходила стороной. Кроме тех случаев, когда делала это по прямой указке.
Она уже ждет меня за столом и даже привстает, чтобы обнять, словно мы старые подруги. А когда я пытаюсь вырваться из лап этого спрута, шипит на ухо:
— Не дергайся, малышка, не привлекай внимание к своей и без того узнаваемой мордашке.
Несколько минут мы старательно играем спектакль о встрече двух старых подруг: улыбаемся друг другу, улыбаемся официантке, которая принимает заказ, старательно фотографируем десерты, пока Ирма, наконец, не протягивает мне телефон без опознавательных знаков и пару наушников к нему.
— Что это? — спрашиваю я, глядя на почти чистый от ярлыков экран.
— Это твой муж, дорогая.
Ее зловещая улыбка заставляет малодушно посмотреть в сторону двери. Может быть, не все тайны прошлого нужно вскрывать?
— Ты, конечно, можешь сбежать, — насмешничает Витковская, — но это будет чистой воды страусиная позиция. Может быть, уже хватит прикидываться хорошей женой хорошего мужа и все же посмотреть правде в лицо?
Я нервно вставляю наушник, прикрываю глаза и включаю ярлык аудиоплеера, который вист на главном экране и как раз проигрывает трек «Неизвестная мелодия 1».
Как-то раз, в том прошлом, которое я теперь вряд ли вспомню, Кирилл сказал: «Я буду защищать тебя любой ценой». Он сказал это в тот день, когда забрал из дома Морозова, в ту ночь, когда мы зачали нашего ребенка. Он был странно тихим и решительным, и почему-то, несмотря на всю красоту этих слов, я подумала, что для него это больше, чем просто слова. Что он готов сделать все, что можно и нельзя, чтобы я всегда была в безопасности.
Я знаю, что «все» для Кирилла — не пустой звук.
Что его странная голова устроена иначе, чем наши.
Он мог бы спрятать меня в бункер под землей, если бы это было единственным способом избавить меня от какой-то внешней угрозы.
И пока Витковская с блаженной улыбкой отхлебывает кофе из красивой чашки, я слушаю, как мой муж приказывает Малахову «избавить его от проблем».
Нет необходимости дослушивать до конца: разговор очень недвусмысленный, хоть то, на что намекает Виктовская, прямо не звучит ни разу. Но я все равно жду, пока звуковой файл дойдет до логического конца, даже когда последние полторы минуты записи там лишь шум и какие-то звуки, напоминающие то ли шаги, то ли скрип колес по гравию. Только после этого вынимаю наушники и возвращаю телефон его хозяйке.
Витковская удивленно вскидывает брови.
— Даже не удалила? Не попыталась забрать себе?
— Сомневаюсь, что ты настолько дура, чтобы прийти на встречу с единственной копией. — Хотя, говоря по правде, она не очень умна. Скорее, воспитана хитростью и на ней же выращена, поэтому умеет пролезть без мыла в известное место. — Что дальше?
— В смысле? — Она искренне удивляется.
— Ты позвала меня сюда, где нас никто не увидит, подсунула запись, где мой муж рассказывает, как ты ему надоела. У всего этого должна быть какая-то цель.
Витковская удивляется еще больше: ее ухоженные идеальные салонные брови переползают почти до кромки волос, и она усиливает эффект выразительным кашлем, как будто от непонимания подавилась кофе.
— Ты слышала, что там? Может быть, послушаешь еще раз?
— Я лучше еще раз спрошу: чего ты от меня хочешь?
Мне нужно, чтобы она озвучила свои требования вслух, хоть они так же очевидны, как и несколько лет назад, когда она впервые появилась в загородном доме Морозова — и он, считая, что это очень смешная шутка, представил нас друг другу: «Будущая бывшая жена Ростова — Катя, а это — будущая бывшая жена Ростова — Ирма». Потом он еще пошутил насчет клуба бывших жен, а когда оставил нас наедине, Ирма наклонилась ко мне через весь стол, распластавшись грудью, словно тюлень на лежбище, и сказала: «Я люблю этого психа, малышка, смирись, что готова его уступить только во временное пользование». А я улыбнулась и с облегчением выдохнула, хоть еще долго не могла понять, как и за что можно любить человека с пластмассовой улыбкой.
