— Да, с собакой!
Олег тяжело вздохнул и утопил подбитый нос в горячем — или уже холодном — чае. Потом потянулся к торту.
— Буду тогда есть сладкое, раз другого сладкого мне все равно не дадут. Но ведь ты о чем-то думала, когда застилала кровать. У тебя был секретный план по выпроваживаю собаки? Давай уже колись!
— Я стелила тебе одному, — буркнула я в свою чашку и запихнула в себя кусок торта в качестве кляпа, чтобы не сморозить очередную глупость, которая на шутку ну никак не тянула.
— Вот и буду спать в ней один, — ответил Олег, прожевав свой кусочек торта. — А ты спи с Агатой на коврике. Затопить для вас камин?
Если бы у меня во рту оставался торт, то точно пошел бы не в то горло.
— Нет, — буркнул мой внутренний голос очень громко.
— Ну что ж, спи без камина. Спокойной ночи.
Олег схватил со стола торт и размашистым шагом пересек свою огромную кухню, чтобы холодильник перестал быть совсем уж пустым. Пустой у меня вдруг стала грудь.
— Спокойной ночи… — прошептала я, наблюдая, как он направляется к лестнице.
Черт, он мне реально предлагает спать на ковре под пледом? Вместе с собакой?
Глава 51 "Лежать, я сказал!"
— Олег! — хотела позвать громко, получилось — тихо.
Но он услышал, обернулся и молча раскинул руки. Попал костяшками пальцев по стене — наверное, довольно больно, но тишину не нарушил. Поэтому я и услышала шаги моих собственных босых ног. Стометровка, да? Или прыжок в длину? В объятия к мужчине, который вытряс из меня душу!
— Ну что же так долго…
О чем он вопрошал, я не знала. Лишь догадывалась, что не о поцелуе: тот был коротким, но яростным. Болезненным и горьким. Олег прикусил мне губу, и я почувствовала вкус крови — или это поднималась из души горечь: смесь сожалений за упущенные дни: за то, что так долго тянула с ответом. А Олег тянул меня вверх — за руки, но было больно, точно он поднимал меня за волосы.
Мы перескакивали через ступеньки. Агата летела через все три и тыкалась мокрым носом мне в пятки. Но ее никто не прогонял: ни словом, ни делом… Было не до того, надо было попасть ровно в чернеющий на светлой стене прямоугольник открытой двери в спальню. С кроватью-то не промахнешься — такие студенты называют траходромом, но у нас, взрослых людей, это был аэродром: взлетная полоса долго петляла, и сейчас — последний шанс набрать высоту, чтобы белоснежные облака скрыли к чертовой матери нашу мрачную землю, которая слишком долго тяжелым камнем тянула нас на дно в болото сомнений, недоговоренностей и дележа не убитого барана. И что из того, что этими облаками служат серые простыни: мы ведь в Питере, а тут днем с огнем не сыщешь ясного неба над головой. Над моей был сейчас Олег. И так же внутри — внутри головы, и тараканы мигом в страхе попрятались по углам. Я ни о чем не думала: даже о том, как безболезненно выкрутить руки из рукавов: ничего даже если порву платье — почему я должна думать о сохранности чужой вещи… Из моего есть только тело — безумно изголодавшееся по мужским ласкам…
Я подняла руки над головой, прощаясь с платьем и свободой — я сдавалась на волю Олега. Но когда мои руки раскинулись на кровати, точно крылья падшего ангела, я вдруг поняла, что боюсь его обнять. Моя голова — точно отформатированная флешка: я забыла, с чего начинает любовные игры взрослая женщина. Я, точно завороженная девчонка, следила, как футболка скользит вверх по спортивному телу, как на краткий миг защищает меня от пронзительного взгляда стальных глаз, как исчезает в неизвестном направлении — летит догонять мое платье. Что дальше? Обнять?
Но я не успеваю даже сжать пальцы — Олег сжимает их в маленькие кулачки, но не дает возможности погрозить ими: наоборот поднимает над моей головой в знак полной сдачи — и теперь руки болтаются в воздухе: все же у этой кровати есть край, но ночь будет бесконечной, ведь еще только вечер, часы внизу отдыхают вместе со всеми телефонами — здесь время остановилось, а если и отсчитывается, то только тяжелым дыханием… Нет, не Олега, хотя я и чувствую, как его грудь, прижатая к моей, вздымается, точно надутый ветром парус. Это Агата запрыгнула на кровать и нависла надо мной, точно решила узнать, что ищут на моем лице внимательные глаза Олега.
— Пошла вон, — говорит он тихо, почти через смех. — Слышала, что я сказал?
Я слышала, Агата — нет. Не ушла, зато не смотрела больше на меня, решив, должно быть, что во мне нет ничего интересного: Мила как Мила, а вот Олега можно лизнуть — нос его все еще вкусный, а что если попробовать на зубок?
— Пошла вон! — пробубнил он совсем невнятно, потому что его губы встретились с яростным собачьим языком, и о значении фразы я могла догадаться лишь из контекста его беседы с собакой.
Однако ж Агата никогда не изучала иностранный человеческий язык, и Олег не говорил на овчарочьем, а языком жестов не мог воспользоваться, потому что нужно было отпускать меня, а ему делать этого не хотелось, как и мне…
Мне больше ничего и не нужно — пусть продолжает лежать на мне и до боли сжимает пальцы — горячие, раскаленные, накаленные до предела: ток забирается под ногти, перепрыгивает через фаланги, точно препятствия, и после уже беспрепятственно через плечи попадает в горло, откуда вырывается диким смехом.
— Пошла отсюда!
Олег начинает бодаться, и в Агате включается двигатель или пропеллер в виде хвоста: она лает и наскакивает на нас. Один раз даже перелетела через спину Олега, но вот он поднимает планку в виде спины, и Агата упирается мордой ему в ребра…
— На пол! — меняет Олег тактику.
И все равно слова не возымели на радостную Агату никакого воспитательного действия, как и нога, которой Олег пытался оттаранить собаку к краю кровати: она не упала, только яростнее залаяла, оглушительно-звонко, почти как я сейчас смеялась… Мой смех не понравился Олегу куда больше собачьего лая, и он заткнул меня поцелуем, снимая с языка все несказанные мною слова, вырывая из груди сдавленные стоны. Отвечать на поцелуй не имело никакого здравого смысла — весь смысл собрался на кончике языка, который все никак не хотели отпускать губы Олега, точно решили собрать с него весь нерастраченный мной змеиный яд…
Я снова ничего не делала — мои руки зависли над головой, тело провалилось в мягкий матрас, а ноги прошлись под собачьими лапами, точно под триумфальной аркой. Только победителем была не я — я даже не была побежденной: скорее, еще не завоеванным трофеем.
— Лежать! Смирно!
Приказ, наверное, не мне — я уже лежу и смирилась со своим безвольным положением. Заодно проверяю, цел ли мой язык: цел-то цел, но яду не осталось ни на грамм, и я молчу — даже не смеюсь, хотя это дается мне с большим трудом. Вот только дышится теперь намного легче — без яда во рту и без груза на груди: Олег схватил собаку за грудки и повалил на подушки — Агата попыталась встать, он применил ту же тактику, только на этот раз рук не убрал.
— Лежать! С возвышенности обзор лучше! Лежать, я сказал!
Но я поднялась, чтобы избавиться от лифчика самостоятельно — не тут-то было: я даже не успела отвести руки за спину, как Олег перехватил их, и мои локти запорхали, точно крылышки мотылька: беззвучно, хотя Олег и перетянул объятиями лопатки.
— Расстегивание лифчика — самая приятная часть в сексе. Тебе никто этого не говорил?
Я не успела ответить — рука Олега ушла к собачьей морде, сунувшейся ему под руку:
— Я уже в кровать тебя уложил: ну что, тварь, тебе еще нужно?
