очень сомневался.
— Руки помой, — выкрикнула из кухни, и я молча поплелся в ванную комнату.
На встроенной в стену сушилке сохло нижнее бельё. Так и залип на кружевных трусиках чёрного цвета. Красивые. Полупрозрачные. Прикрыл глаза и в голове тут же возник образ обнаженной Авдеевой, снимающей эти самые трусики в весьма интимной обстановке.
Класс. Возбудиться от одного взгляда на женские трусики — это что-то новое и, кажется, уже диагноз…
Вытер руки сухим полотенцем. Огляделся по сторонам. Не то чтобы я искал следы пребывания в доме другого мужика, но полки и тумбу всё-таки проверил. Ни одного намёка. Всё женское и детское. Даже квадратиков фольги не нашёл или может быть, она их прячет в спальне, или же пьёт противозачаточные, или полагается на здравомыслие мужика…
От злости стиснул челюсти, ощущая как начинает щемить в груди, стоит только представить Катю с другим. Да нет же у неё никого. Нет! Нужные люди всё разузнали и предоставили подробный отчёт, вплоть до того, чем Авдеева наполняет в магазине продуктовую корзину.
Вышел из ванной комнаты. Молча сел на стул и стал смотреть, как Катя возится у кухонной плиты. Всё-таки она красивая. Женственная. Изящная. Столько лет прошло, но не изменилась, и я по-прежнему болен той самой безответной любовью.
— Ты вчера не захотела меня слушать. Сегодня как? Готова?
— Я не понимаю, что даст тебе этот разговор? Хочешь исповедаться? Так я не священник. Грехи не отпускаю, — иронический смешок, а затем добавила серьёзно: — мне уже всё равно, если честно.
От злости стиснул челюсти. Ей всё равно. Да неужели? А мне что прикажет делать, если она и сын — единственный смысл в моей жизни?
— Тогда просто послушай меня, даже если тебе всё равно.
— Но я не хочу, — мотнула головой, и я ощутил, как она вздрогнула, — единственное, о чём я могу с тобой говорить — это о Никите.
Улыбнулся. Ладно. Пусть будет о Никите. По крайней мере уже не обзывает «донором спермы» и не кричит, что он только её сын. Мы двигаемся достаточно быстро, что весьма неплохо при сложившихся обстоятельствах.
— Сын знает обо мне?
— Нет.
— А что ты ему рассказываешь, когда он спрашивает, почему у него нет отца?
— Никита не спрашивает от таком, — ответила Катя, а я почему-то ощутил в груди тупую боль, словно только что выхватил удар под дых. — Чай или кофе?
— Чай.
Я замолчал. Потёр лицо рукой, вздохнул. Как же всё неправильно, грёбаный случай… Ведь и поговорить надо, но Катя совсем не хочет, и я не знаю, как заставить её выслушать меня.
Не удержался. Поднялся со стула и подошёл к Авдеевой со спины. Такая желанная, любимая и рядом! Приблизился вплотную, но рукой не стал касаться. Я, как долбаный наркоман, вдыхал аромат её кожи и, прикрыв глаза, кайфовал словно от полученной дозы.
Катя резко развернулась и уперлась лицом в мою грудь. Хотела оттолкнуть от себя, выставив руки вперёд, но я сжал её талию тисками и приблизил к себе вплотную.
Пронзительно смотрел на неё, не дыша и не отводя взгляда. Она тоже смотрела на меня своими большими голубыми глазищами, и я не знал, насколько долго хватит моей выдержки.
— Не делай так, — сказал после того, как Катя в очередной раз провела кончиком языка по нижней губе.
— Как не делать? — невинно захлопала ресницами и повторила действие сначала.
Вся моя выдержка полетела к чертям. Внутри сломался последний предохранитель и я, подхватив Катю под ягодицами, усадил на столешницу. Снял с головы полотенце, зарылся пятернёй в копне мокрых волос и впился в губы глубоким поцелуем.
* * *
Его поцелуй обрушился на меня неожиданно, застав врасплох. Первые секунды я никак не реагировала, пребывая в состоянии шока, словно всё происходило не со мной и не сейчас. А затем в голове ожили картинки из прошлого и закружили на таких крутых виражах, что я ощутила почти всё то же самое, что и тогда, когда увидела Шахина в ювелирке с другой.
— М-м-м, — промычала в губы, уперлась ладонями в широкие плечи и, когда он не отреагировал на этот жест, стала стучать по ним кулаками.
Прокусила губу до крови. Мурат отпрянул, разжав тиски на моей талии, и поднёс к окровавленной губе указательный палец. Посмотрел на алую капельку, поднял взгляд на меня.
— Ты перешёл допустимые границы, — грозно прошипела и стала завязывать распахнувшийся халат.
— Прости, сам не знаю, что на меня нашло, — прозвучало весьма искренне, но я всё равно продолжила злиться.
Спрыгнула со столешницы, подняла с пола полотенце, которое сорвал с моей головы Шахин, и молча пошла в ванную комнату. Закрылась изнутри на замок. Дала волю слезам.
Горько. Обидно! Но, а что делать? Он предал меня, а такое я прощать не собираюсь.
Вон Руслана никак не прощу, хотя ходит второй год. Наивный. Рассчитывает, я позволю ему жить в моей квартире. Первое время он даже пытался ухаживать и я, грешным делом, подумала, что у него действительно проснулись ко мне какие-то чувства. Но какие там чувства? Горбатого исправит только могила. Башаров показал своё истинное лицо в очередной раз, когда заявился ко мне по пьяни и тогда я поняла, что поступаю абсолютно правильно — нельзя давать второй шанс предателю! Оказывается, после смерти мамы Руслан просрал всё, что можно было: родительскую квартиру, нашу дачу и машину. Как так вышло? А вот не знаю. Но такой голодранец стал неинтересным моей бывшей лучшей подруге. Она его выгнала и теперь этот гад требует разделить мою квартиру пополам, мол, это будет по-честному.
Включила в кране холодную воду и стала умываться. Тёрла глаза до тех пор, пока не ощутила жжение. Выключила воду, схватила с вешалки полотенце и промокнула влажное лицо.
В зеркале увидела красные глаза и чуть опять не разревелась. Да за что мне всё это, Господи? Неужели платою за долгожданного сына станут все эти тяжёлые испытания судьбы? Шахин же теперь никуда не уйдёт. Да он теперь мне и Никите жизни спокойной не даст…
Проторчала в ванной комнате больше, чем
