организацию. Но если в ее смерти есть что-то большее, чем агрессивный муж, твоему дяде может понадобиться информация.
— Ты будешь вмешиваться, если это что-то большее? Мой отец, скорее всего, узнал бы, что ты был источником этой информации.
— Да, но мы обязаны хранить определенную лояльность Донатису. Мне не нравится вмешиваться в дела мафии, но если мы единственные, кто обладает этой информацией, это может быть необходимо.
Она молчала достаточно долго, чтобы беспокойство укололо меня в затылок.
— Я согласна, что это деликатный вопрос, — наконец сказала она. — Вот почему я думаю, что ты должен оставить это мне. Позволь мне сохранить это в семье.
Моя реакция была бурной. Ни за что на свете я не отправлю свою жену в центр потенциально опасной ситуации. — Этого не произойдет, Эм, так что даже не пытайся.
Ноэми вырвалась из моей хватки и повернулась лицом ко мне в темноте. — Пожалуйста, Коннер. Это я должна поговорить с дядей. Я хотела с самого начала, но так беспокоилась о защите Санте, что сдерживалась. Это я должна это сделать, и тогда ты и твоя семья не окажетесь в центре событий.
Мне это ни капли не понравилось, но она была не совсем неправа. Если бы я был на ее месте, я бы утверждал то же самое. — Ты знаешь, что твой брат сейчас не в большей безопасности, чем раньше.
Она вздохнула, снова расслабившись в моих объятиях. — Я знаю, но это должно быть сделано. И я бы предпочла этот путь, чем… ну, скажем так, втягивать в это тебя и твою семью, что только ухудшит ситуацию.
Я хмыкнул, раздраженный тем, что она все поняла. — Я не даю никаких обещаний, но я подумаю об этом.
Организовать встречу, чтобы она поговорила с дядей, было бы не так уж плохо, но я не мог представить, как можно не присутствовать на ней. А если бы я присутствовал, то мог бы и сам с этим разобраться. Все это было дерьмовой ситуацией. Мне не нравился ни один из вариантов, но я знал, что мы должны что-то предпринять, даже если это будет игнорирование всего этого.
Я лежал и продолжал размышлять, пока моя молодая жена погружалась в сон. Возможно, после нашего разговора ей стало легче, но я прекрасно понимал, что она уклонилась от ответа на мой вопрос о причинах убийства ее матери. Фаусто не разбушевался и случайно ударил свою жену со всей силы. Она погибла в автокатастрофе, а значит, ее смерть была преднамеренной. Это не было бытовым, это было убийством.
Но как я мог винить Ноэми за то, что она сдерживалась, когда я делал то же самое?
Я до сих пор не рассказал ей о своем отце. Я должен был, но слова были заперты внутри. Правда все еще казалась слишком голой. Слишком невероятной, чтобы быть настоящей.
И если бы я и так не был переполнен своими чувствами из-за откровения Мии, то беспорядочная буря эмоций, которую вызвала моя жена, точно бы выбила меня из колеи. Я был чертовски зол, когда вернулся домой и обнаружил, что квартира пуста. Злился, переживал и был чертовски разочарован. Но как только я увидел искренний страх, который она испытывала за меня, за мою безопасность, все это растаяло и осталось только жгучее желание.
Хорошо, что она предложила мне себя, потому что я был так чертовски жаден к ней, что не был уверен, что смог бы сопротивляться тому, чего хотел. То, что мне было нужно.
Я провел пальцами по тонкому изгибу ее позвоночника. Податливый, но сильный, как и она.
Я никогда не встречал женщину, которая была бы такой жизнестойкой. Я думал, что мне нужна ее мягкость, но именно ее яростное упорство вцепилось в меня своими когтями. Я не мог не уважать ее силу.
В моем мире уважение было всем.
В связи с этим возник вопрос, заслужил ли я ее уважение. Очевидно, нет, учитывая, что она все еще хранила секреты. Уважение идет рука об руку с доверием. Что мне нужно было сделать, чтобы доказать, что я достоин?
В груди заныло от того, что я снова столкнулся с этим вопросом.
В детстве я много лет задавал себе вопрос, почему моя родная мать отдала меня на усыновление. Когда я повзрослел и узнал, что она была матерью-подростком, я понял, что ее действия не были отражением ее чувств ко мне, однако эхо этих чувств все еще будоражило меня в глубине моей памяти.
Я хотел быть уверенным в чувствах Ноэми ко мне. Я хотел знать, что ее влечет ко мне так же безвозвратно, как и меня к ней, и был только один способ добиться этого — я должен был стать воздухом, которым она дышит. Сделать себя настолько незаменимым, чтобы она не могла представить себе жизни без меня. И первым шагом в этом процессе было устранение Фаусто Манчини из ее жизни, чего бы это ни стоило.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Я должна была признать, что могу потерять его. Независимо от того, насколько стратегически или искусно я закладывала основу для возвращения брата на свою сторону, существовала определенная вероятность того, что он отвергнет все мои усилия. Я чувствовала, что вероятность такого исхода возрастает с тех пор, как я пошла в закусочную с Санте. Он был таким чертовски идеалистичным. Его отчаяние от одобрения отца было почти осязаемым. Это делало его слепым к папиным недостаткам, даже самым вопиющим.
Санте не был готов услышать правду, но у меня уже не было времени. Отсрочка, которую дала смерть мамы, подошла к концу. Судя по загадочному намеку Санте на то, что отец продвигается вперед со своими планами, я должна была принять решение. Я могла позволить Коннеру втянуть себя в мою семейную драму и подвергнуть его риску, или я могла сделать первый шаг, что почти наверняка вывело бы Санте из-под моего влияния, возможно, навсегда.
Я не могла гарантировать, как будет развиваться любой из этих сценариев, но мне казалось, что придется выбирать между мужем и братом — выбор, о котором я никогда не подозревала. И уж точно я никогда не думала, что, оказавшись перед такой дилеммой, я позволю своему брату ускользнуть.
Я лежала в объятиях Коннера, когда уверенность боролась с болью в сердце, высекая пустоту в моей груди. Я нутром понимала, что нужно сделать.
Я должна была выбрать Коннера.
Как я могла надеяться, что
