Гной повсюду. Потом инфекция проникает глубже. Жар, озноб. Обезвоживание. Человек с такой лихорадкой — ужасное зрелище. Бред, мольба о помощи. Ты понимаешь, что все очень плохо, когда начинаешь видеть красные полосы, идущие от раны. Заражение крови, сепсис. Адский способ умереть. Ты правильно начала с того, что все это положила в корзину, но это не спасет твоего человека, если у него действительно серьезная рана.
Моя грудь сжимается, желудок переворачивается от описания. Я слишком хорошо представляю себе, о чем он говорит, и чувствую, как горят мои глаза при мысли о том, что это может случиться с Левином. При мысли о том, что даже моих усилий может оказаться недостаточно, чтобы спасти его, если дело дойдет до чего-то подобного.
— Конечно, в больнице его могут прекрасно вылечить. Но ты не можешь отвезти его в больницу, иначе ты бы не оказалась в магазине так поздно, в таком наряде, покупая подобные вещи. Во что бы ни вляпался твой мужчина, это означает, что он сидит где-нибудь в номере мотеля и отрубается, пока ты делаешь все возможное. И, черт возьми, маленькая леди, я впечатлен. Не у каждого мужчины есть такая преданная женщина. Или, может быть, ты ему что-то должна. В любом случае…
Он снова проводит рукой по подбородку, и я разочарованно выдыхаю.
— Чего ты хочешь? — Я огрызаюсь, чувствуя, как усталость начинает размывать границы моей способности думать и реагировать. — Если ты так хорошо меня вычислил, значит, ты знаешь, что мне нужно вернуться. Так что пропусти меня. У меня нет ничего для тебя.
— Конечно, есть. Как и у меня есть кое-что для тебя.
Я закатываю глаза. Ничего не могу с собой поделать. Я так чертовски устала от мужчин, которые считают, что им что-то причитается, которые думают, что имеют на меня право, потому что я — то, что им нужно.
— Ты не первый, кто намекает, что собирается взять от меня то, что хочет, сегодня вечером, — огрызаюсь я. — Либо продолжай делать то, что собираешься, либо, блядь, пропусти меня. С меня хватит.
Он начинает смеяться. Не хмыкать или хихикать, а смеяться во весь голос, что говорит о том, что я его здорово позабавила, и это почему-то бесит меня еще больше.
— У меня есть антибиотики, — говорит он мне, все еще ухмыляясь. — И если у тебя есть деньги или другой способ заплатить… — его взгляд соблазнительно скользит по мне, — то у меня есть то, что тебе действительно нужно, чтобы этот твой человек не умер в том дерьмовом мотеле, в котором ты его уложила.
Мое сердце замирает в груди. Я не уверена, что верю ему, но я также не уверена, что могу позволить себе не воспользоваться шансом, что он говорит правду. Я уже знала, что то, что я купила, было в лучшем случае надеждой на то, что я смогу удержать Левина от смерти с помощью того, что я могла купить и использовать своими собственными руками. Но я знаю, что настоящие лекарства могут изменить ситуацию.
— Сколько? — Спрашиваю я, и когда мужчина называет мне цифру, я пытаюсь вспомнить, сколько мне вернул продавец в магазине, достаточно ли этого. Думаю, хватит. А если нет…
Ты можешь взять все и убежать. У тебя есть пистолет. Используй его, если понадобится.
— У меня достаточно, — говорю я ему с уверенностью, которой не чувствую. — Давай лекарства, а я в это время передам тебе деньги. Договорились?
Он снова хихикает.
— У меня их нет с собой, маленькая леди. Пойдем со мной, и я дам тебе то, что тебе нужно.
Каждый инстинкт кричит мне, что это опасно, что это ужасная идея. Что я с такой же вероятностью могу стать жертвой изнасилования, убийства или того и другого, как и уйти с лекарством, которое может помочь спасти Левина. Но если есть хоть какой-то шанс… Я должна принять его.
Я киваю, с трудом сглатывая.
— После тебя.
Цепляясь одной рукой за сумку, я иду за ним по переулку на нетвердых ногах. Пистолет кажется тяжелым в куртке, и я снова и снова прокручиваю в голове, что буду делать, если на меня нападут. Какие шаги я предприму и как быстро справлюсь с ними. На что я готова пойти, чтобы достать лекарство. На что я готова пойти, чтобы убежать.
У меня будет чертовски интересная история, которую я расскажу Левину, когда он проснется.
Если он проснется.
Я следую за мужчиной по переулку, пересекаю боковую улицу и еще два переулка, до маленького, мрачного здания почти в квартале отсюда. С каждым шагом сердце все сильнее бьется в груди, а тревога оставляет тошнотворный привкус в горле. Но я зашла слишком далеко, чтобы останавливаться.
— Я подожду снаружи, пока ты принесешь антибиотики, — твердо говорю я мужчине, когда мы подходим к двери. — Я не пойду с тобой. Принеси их, и я передам тебе деньги. — Я держу свой голос настолько твердым, насколько это возможно.
Мужчина усмехается, поворачивается ко мне лицом, и прежде, чем я успеваю полностью осознать происходящее, из темноты навстречу мне выходят еще три тени: высокие мужские фигуры, приближающиеся ко мне в переулке.
— У тебя может быть недостаточно денег, но мы возьмем их и даже больше. А потом, если нас все устроит, может быть, я откопаю для тебя лекарство.
Черт. В голове промелькнуло ужасное воспоминание: Жозе навис надо мной в моей постели, его руки на моих руках, прижимающие меня к кровати, пока он требовал отмщения в том виде, в котором хотел. Если бы все пошло по-другому, эта ночь могла бы закончиться гораздо хуже.
Я помню и кое-что еще — Жозе, стоящий на коленях во дворе перед моим отцом, и выстрел, когда он столкнулся с последствиями этих действий.
Я уверена, но…
— Отвалите от меня, — шиплю я, отступая назад и оглядываясь по сторонам. — Я, блядь, не шучу. Я дам тебе денег на антибиотики, но если нет…
Смех наполняет воздух вокруг меня, темный и угрожающий, и я не чувствовала себя такой добычей со времен аукциона. Это даже хуже, здесь нет протокола, нет правил, даже самодельных правил богатых людей. Это люди, которые загнали меня в угол, которые думают, что могут делать все, что хотят, иметь все, что хотят.
Я бросаю сумку. Моя рука оказывается в куртке прежде, чем они успевают до меня добраться, хватает пистолет, и я бросаюсь вперед, сильно ударяя коленом по огромному мужчине передо мной, когда я вытаскиваю его, вбивая колено в его яйца, я не
