кровать казалась другой ― более жесткой.
― Где мы? ― прошептала я.
― Другая хижина.
― Как мы сюда попали?
― Я нес тебя. Ты не помнишь?
В памяти всплыло воспоминание о том, как я рассказывала Массимо о своих родителях.
Но странно…
Вместо боли и печали…
Я почувствовал облегчение.
Я рухнула обратно на кровать, посмотрела в его доброе лицо…
И слабо улыбнулась.
― Привет.
― Привет, ― сказал он, улыбаясь в ответ. Он откинул прядь волос с моего лица. ― Как ты себя чувствуешь?
― …пусто.
Он нахмурил брови.
― Нет, это хорошее чувство, ― успокоила я его. ― Ну… не хорошее… но похоже на облегчение. Как будто я носила в себе что-то ужасное… а теперь это исчезло.
Откуда-то изнутри поднялась грусть, и глаза наполнились слезами.
― Эй… эй, ― прошептал Массимо, притянул меня к своей груди и обнял.
После того как несколько всхлипов вырвались из моего тела…
Я расслабилась.
Я почувствовала себя в безопасности.
Я немного посмеялась сквозь слезы.
― Думаю, не полностью исчезло.
― Я и не ожидал, ― пробормотал он, поглаживая мои волосы.
Мне это нравилось… нежный ритм его прикосновений к моим волосам… ощущение его сильных рук вокруг меня.
Несмотря на грусть, я чувствовала покой, которого не испытывала…
Я сомневалась, что вообще чувствовала его раньше.
С тех пор как умерли мои родители.
Массимо отстранился, чтобы заглянуть мне в глаза. Он взял мою руку, поднес ее к своим губам и поцеловал.
― Спасибо, что спасла мне жизнь.
Слезы снова затуманили мое зрение, но на этот раз это были счастливые слезы.
― Спасибо, что спас мою.
― Но это не так. Это все ты.
― Я имела в виду, там, в Венеции. ― Я усмехнулась. ― Даже если ты отшлепал меня по заднице перед Богом и всеми присутствующими.
Он засмеялся, и я увидела, как на его лице появилось выражение облегчения.
Потом мы нежно поцеловались…
И он держал меня в своих объятиях, пока я снова не уснула.
Массимо
Я оставил Беретту возле себя на кровати, чтобы дотянуться до нее в случае необходимости.
Я не спал почти всю ночь. В лучшем случае, я немного подремал. Каждый скрип дома и шум в ночи заставлял меня просыпаться.
Но Лучия спала крепко… Ее лицо временами хмурилось, но все равно оставалось ангельским. Я наблюдал за ней часами, пока она лежала в моих объятиях.
Когда рассвет заглянул в окно, я все еще обнимал ее, пока она не проснулась.
Она сонно посмотрела на меня… улыбнулась… нежно поцеловала меня в губы… и снова опустила голову на мое плечо.
― Ты наблюдал за мной всю ночь, не так ли, ― прошептала она.
― Что-то в этом роде, ― сказал я.
Она посмотрела на меня из-под бровей, словно говоря ― скажи правду.
― …почти всю, ― признался я.
Она снова улыбнулась и обняла меня, затем снова опустила голову.
― Ты голодна? ― спросил я.
Она кивнула. Я почувствовал, как ее голова прижалась к моей груди.
Мы полежали так в тишине еще минуту, а потом встали, чтобы поесть.
На завтрак у нас были консервированные персики и груши. Мы ничего не говорили, пока ели… но пришлось начать разговор, когда мы закончили.
― Я не думаю, что нам стоит здесь оставаться, ― мягко сказал я.
Она кивнула, но не посмотрела на меня.
― Наверное, это хорошая идея.
Я порылся в доме и нашел несколько банок супа, которые добавил к своим иссякающим запасам в рюкзаке. В ванной я также нашел наполовину использованный тюбик зубной пасты. Промыв рот и обрызгав лицо холодной водой, мы отправились в лес.
Я больше не повторял свою ошибку. Мы продолжали двигаться, не останавливаясь на ночлег более чем на одну ночь.
Иногда там, где мы останавливались, было электричество и горячая вода, и мы могли принять душ и поесть. Иногда их не было, и мы ночевали в суровых условиях.
Лучия никогда не жаловалась.
Несколько дней она казалась погруженной в дымку меланхолии и была немногословна. Но она была очень ласковой и использовала любую возможность, чтобы обнять меня и быть рядом со мной.
Я все время наблюдал за ней. Меня беспокоило, как она справляется с травмой от выстрела в человека в сарае…
И переживает потерю родителей.
Я несколько раз спрашивал ее, не хочет ли она поговорить о чем-нибудь, но она всегда отвечала ― нет.
Однако после этого она всегда прижималась ко мне или держала меня за руку, если мы шли.
Я решил, что ей становится лучше. Я сделал все возможное, чтобы дать ей пространство для этого.
Ночью я обнимал ее. Обычно она уставала после похода, поэтому быстро засыпала.
Иногда она плакала, ее беспокоили сны… но в основном ее сон был спокойным.
В это время у нас не было близости. Я хотел дать ей возможность исцелиться, поэтому ничего не предпринимал.
После смерти отца у меня был целибат, в основном из-за обстоятельств, депрессии и горя по поводу его потери. Все было хорошо. Мое либидо как будто переключилось на более низкую передачу, и я мог сам снять напряжение, если испытывал желание.
Но после того, как я переспал с Лучией, что-то первобытное зародилось глубоко внутри меня. Она разбудила во мне зверя.
Я попробовал лучший секс в своей жизни ― и мне захотелось большего.
И чем дольше это продолжалось, тем сильнее нарастало напряжение ― и тем больше меня заводила ее красота.
И ее тело.
Ночью, когда я лежал с ней рядом и держал ее в объятиях, мой член иногда становился таким твердым, что болел…
Но я старался не давить на нее.
После четырех ночей переезда из хижины в хижину я забеспокоился, что, возможно, она больше не чувствует ко мне влечения… что, возможно, рассказ о родителях заставил ее воспринимать меня по-другому.
И вот на пятую ночь все изменилось.
Я лежал в постели и ждал, пока она закончит в ванной. Мы нашли место с горячей водой, и после быстрого душа я лежал в одних боксерах.
Я услышал, как душ перестал шуметь, и через несколько минут она вошла в спальню.
Она была совершенно обнажена.
Ее волосы были влажными и откинуты назад с ее великолепного лица…
Я ошеломленно смотрел, как она подходит к кровати и ложится рядом со мной.
Я сразу же возбудился ― наверное,
