Гейб поставил коробку туда, куда указал ему Лу, и, оглядевшись, присвистнул.
— Вот так кабинетик!
— Да уж. — Широко улыбаясь, Лу рассматривал помещение.
— Здесь очень мило, — добавил Гейб. Сунув руки в карманы, он прошелся по кабинету.
Лу нахмурился.
— «Мило», мне кажется, не совсем уместным определением для такого… — он обвел руками пространство, — чертовски грандиозного кабинета!
И он засмеялся, чувствуя головокружение. Его обуревали усталость и волнение, гордость с примесью страха, и он пытался совладать со всем разнообразием этих чувств.
— Так в чем же теперь непосредственные ваши обязанности?
— Я главный менеджер проектов, то есть получил в свое распоряжение разных мелких говнюков, чтобы указывать каждому из них, что делать.
— «Мелких говнюков» — это таких, как вы? Дернувшись, Лу повернулся к Гейбу лицом — так, уловив сигнал, поворачивается радар.
— То есть я хочу сказать, что всего несколько дней назад вы были в числе тех, кому указывают, что… Впрочем, не важно. — Гейб оборвал объяснение. — А как отнесся к этому Клифф?
— К чему отнесся?
— К потере должности.
— Ах, это… — Лу поднял глаза и пожал плечами. — Не знаю. Я с ним не говорил.
Молчание.
— Не думаю, что он уже достаточно поправился для разговоров, — добавил Лу, чувствуя необходимость что-то объяснить.
— Но посетителей к нему пускают, — сказал Гейб.
— Откуда вы это знаете?
— Знаю. Вам стоит пойти повидаться с ним. Он может дать вам хороший совет. Многому научить.
В ответ на такое замечание Лу лишь засмеялся. Гейб принял это, не моргнув глазом. Стоял и молча смотрел на него. Лу смущенно кашлянул.
— Сегодня канун Рождества, Лу. Чем вы занимаетесь? — мягко спросил Гейб.
— А что, разве не видно? — удивленно всплеснул руками Лу. — Работаю!
— Но кроме дежурных охранников единственный человек в здании — это вы. Остальные ушли.
Не заметили? Все уже там. — И Гейб показал за окно.
— Значит, все не до такой степени заняты, как занят я, — с детской обидой возразил Лу. — А потом, вы ведь тоже здесь, не так ли?
— Я не в счет.
— Забавный ответ. В таком случае и я тоже не в счет.
— Если так пойдет, то вы и вправду скоро станете не в счет. Знаете, как говорил Уолт Дисней, успешнейший бизнесмен, между прочим, владелец многих компаний? Он говорил, — Гейб улыбнулся, — что мужчина никогда не должен пренебрегать семейными обязанностями ради обязанностей служебных.
Последовала долгая неловкая пауза, во время которой Лу стискивал зубы и размышлял, что предпочтительнее: попросить Гейба уйти или собственноручно вышвырнуть его из кабинета.
— А еще он говорил… — Гейб засмеялся, — что все началось с мыши.
— Ладно. А теперь мне пора за работу, Гейб. Желаю вам веселого Рождества. — Лу старался держать себя в руках и говорил если не весело, то, по крайней мере, не показывая, как сильно хочется ему придушить Гейба.
— Спасибо, Лу. И вам тоже желаю счастливейшего Рождества. И поздравляю вас с таким милым, чертовски грандиозным кабинетом!
Лу невольно засмеялся на эти слова. Дверь за Гейбом закрылась, и он впервые остался один в новом своем кабинете. Пройдя к столу, он провел пальцем по его ореховому краю, погладил крытую свиной кожей столешницу. На столе стоял лишь большой белый компьютер с клавиатурой и мышью.
Он сел в кожаное кресло и, развернувшись к окну, стал наблюдать, как готовится к празднику раскинувшийся внизу город. Какая-то часть его существа рвалась туда, но он был пойман и помещен за стекло, туда, где мог видеть окружающий мир, но не мог до него дотронуться. Он нередко чувствовал себя заключенным как бы внутри гигантского стеклянного шара с сыплющимися на него обязанностями, ошибками и недочетами. И он сидел так за столом с час или больше, сидел и размышлял. Он думал о Клиффе, о событиях последних недель, о недавно пережитом счастливейшем из дней. Думал обо всем, пока им не овладела легкая паника, и тогда, крутанувшись в кресле, он вернулся мыслями обратно в офис, к тому, что его там ожидало.
Он глядел на клавиатуру компьютера. Пристально глядел на нее. Потом перевел взгляд на тонкий белый провод мыши. Ему вспомнился Клифф, вспомнилось, как тот сидел под этим же столом, прижимая к груди эту самую клавиатуру, как, размахнувшись, он швырнул в Лу вот этой мышью и какие широко открытые от ужаса, какие затравленные были у него при этом глаза.
И в честь Клиффа он сделал то, что не позволил бы себе раньше, — скинул с ног ботинки, отключил от компьютера клавиатуру и отодвинул стул. Встав на четвереньки, он полез под стол, прижимая к себе клавиатуру. Он глядел в громадное, от пола до потолка, окно, глядел на мельтешение людей и машин внизу. Он просидел так еще час, размышляя.
В тишине громко тикали часы на стене. Не было слышно обычного офисного шума — телефонных звонков, гула компьютеров, гудения ксероксов, голосов, топота ног, спешащих по коридору. Не глядя на часы, он не замечал их тиканья, но, взглянув, услышал — как будто тиканье стало громче, когда он обратил на него внимание. Лу бросил взгляд на клавиатуру, на мышь, и его будто стукнуло, будто второй раз в него запустили этой мышью — до него наконец дошло, что имел в виду Клифф, что его так страшило, откуда он ждал угрозы. Уж конечно ему, Лу, не хочется, чтобы это настигло и его.
Он выбрался из-под стола, сунул ноги в до блеска отполированные штиблеты и вышел из офиса.
Пешеходная Графтон-стрит в Дублине была запружена народом, делавшим последние предрождественские покупки. Жадные руки хватали все, что еще оставалось на полках, всякие разумные соображения, всякое стремление экономить и уложиться в бюджет летели к черту. Решения принимались мгновенно, с зависимости только лишь от запаса времени и доступности товара, порою даже без учета того, кому предназначался подарок. Сперва подарок, а кому — сообразим после.
В кои-то веки неспешно, не поддаваясь царившей вокруг панике, Лу и Рут бродили под ручку по дублинским улицам, предоставляя другим сколько угодно толкаться и бежать как угорелые. У Лу было полно времени. Рут была более чем удивлена, когда Лу, еще недавно сухо отказав ей, вдруг сам предложил с ней встретиться, но вопросов она, как и обычно, задавать не стала. Произошедшая с ним перемена была ей чрезвычайно приятна, но к радости примешивался скепсис, в котором она ни за что бы не призналась. Лу Сафферну предстояло еще многое ей доказать.
Они спустились по Генри-стрит, заставленной лотками и передвижными киосками, в которых торговцы распродавали последнее: игрушки, рулоны подарочной оберточной бумаги, шары, радиоуправляемые машинки, которые проверялись здесь же на улице, и елочную мишуру — все, что могло понадобиться в сумасшедшей лихорадке последних предрождественских часов. На вечно меняющей свой облик Мор-стрит наряду с обычными торговыми заведениями товар свой предлагали африканские и азиатские лавочники. Лу купил брюссельскую капусту у словоохотливого торговца, чье безудержное острословие немало веселило прохожих. Они сходили к ранней рождественской службе и пообедали в Вестин-отеле, разместившемся в Колледж-Грин, старинном, девятнадцатого века здании, бывшем некогда банком, а затем превратившемся в пятизвездочный отель. Обедали они в главном банковском зале, и Пуд, выгибаясь, задирал голову к потолку и с благоговейным изумлением разглядывал затейливый резной орнамент ручной работы и люстры, горевшие тысячами хрустальных граней, раз за разом издавая все новые вопли, только чтобы слушать отдающееся в высоком потолке эхо.
