– Ты говоришь, словно умма, Лили.
– Ну что ж, может быть, она посоветовала бы тебе то же самое. У тебя будет чудесный ребенок, а имя Хассана аль-Сабира исчезнет из твоей памяти…
Ночью Камилия вспомнила слова Ясмины: «Ты говоришь, словно умма…» И к собственному удивлению, подумала, что, наверное, умма бывает права. Иногда необходимо хранить тайну, чтобы оградить честь семьи.
«Я так странно чувствую себя в Калифорнии, – писала Марьям Мисрахи. – Синагоги здесь переполнены – это пришлось бы по душе Сулейману. Мое сердце – в Египте, с вами и с Сулейманом».
Зубайда дочитала Амире письмо Марьям. Амира погладила странички, несущие привет и нежность подруги, сложила их и положила в карман.
Дом Рашидов пребывал в тревожном ожидании. Женщины носили скромные платья и дешевые украшения, на кухне готовились самые простые кушанья. С каждой ночью напряжение усиливалось – женщины почти не спали, дети капризничали.
Амира изумленно подняла глаза – перед ней стояла Камилия.
– Умма… – сказала девушка.
– Внучка моего сердца! Благодарю Господа, что ты пришла.
– Ах, умма! Я боялась, что вы не захотите меня видеть! Я жалею о своих словах, простите меня!
Амира улыбнулась сквозь слезы:
– Тебе было восемнадцать, в этом возрасте суждения резки. Ты повзрослела, и твое сердце смягчилось.
– Я теперь танцовщица, умма.
– Я знаю, Ясмина мне сказала.
– Это уважаемая профессия, умма! Я танцую в галабее с длинными рукавами и ниже лодыжек. А когда я танцую беледи, умма, люди так счастливы!
– Тогда я благодарю Бога, который указал тебе путь в жизни. Делать людей счастливыми – бесценный дар.
– Я хочу, чтобы вы познакомились с Дахибой, моей учительницей.
– Ты у нее живешь?
– Да. Дахиба знаменита, умма… Вы видели ее фильмы?
– Твой дедушка однажды взял меня в кинотеатр, когда я была молодая. Мужчины сидели в зале, а женщины на зарешеченных балкончиках. Я сидела с матерью Али, его первой женой и сестрами. Фильм был о жене-прелюбодейке, и мне было очень стыдно. Тогда я была в кино первый и последний раз в жизни. Нет, фильмов с Дахибой я не видела.
– Познакомьтесь с ней, бабушка, и посмотрите, где я живу. Я знаю, она вам понравится.
Дахибе и ее мужу Хакиму Рауфу, как и всем богачам Каира, приходилось считаться с политикой ограничения роскоши, жестко проводимой Насером.
Никто в Египте не был уверен в своей безопасности – даже знаменитая танцовщица, кумир египтян, и ее муж, у которого было множество друзей в правительственных верхах. Дахиба отказалась от роскошных экстравагантных танцевальных костюмов, сняла меха и драгоценности, Рауф уволил шофера и сам водил свой «шевроле».
Этот вечер Дахиба и Рауф проводили в гостиной за чтением сценария. Дахиба очистила мужу апельсин и наливала кофе в чашку, когда в комнату ворвалась возбужденная Камилия:
– Я пришла не одна, с вами хочет встретиться…
– Наверное, сам президент Насер, – флегматично заметил Хаким Рауф.
Камилия засмеялась:
– Нет, это моя бабушка. Она ждет в фойе. Дахиба и Рауф обменялись встревоженными взглядами.
– Дорогая, – сказала Дахиба, вставая с софы, – вряд ли это удачная мысль. Ведь ты мне говорила, что твоя бабушка не одобряет танцы и я не придусь ей по душе.
– Я так думала, но недавно я была у бабушки, и она была мне так рада! Она согласилась встретиться с вами! Давайте же попробуем! Если вы подружитесь, я буду счастливее всех на свете!
Дахиба бросила взгляд на мужа, он поспешно встал и заметил:
– Чуть не забыл, мне надо на студию. Выйду через кухню.
– Моя бабушка не видела вас на экране, она не смотрит кино, – продолжала оживленно болтать Камилия. – И в ночных клубах не бывает. Но она замечательная, хоть и старых взглядов. Вот увидите!
Камилия метнулась в фойе и вернулась, раскрыв дверь гостиной перед Амирой.
– Дахиба, – сказала Камилия, – это моя бабушка Амира Рашид. Умма, это моя учительница.
В воздухе повисло внезапное молчание. Слышался только приглушенный уличный шум за окном. Потом Дахиба грустно улыбнулась и сказала спокойным голосом:
– Приветствую вас в моем доме. Мир и благословение Аллаха да пребудут с вами.
Амира молчала, застыв словно статуя.
Тяжело вздохнув, Дахиба снова обратилась к ней:
– Вы не хотите даже поздороваться со мною, мама? Амира повернулась и молча вышла.
– Умма! – кинулась за ней Камилия. – Не уходи, умма!
– Не зови ее! – сказала Дахиба. – Пусть уходит.
– Я не понимаю. Почему она ушла? Что случилось?
– Поди сюда. Сядь рядом со мной.
– Почему вы назвали ее мамой?
– Потому что Амира – моя мать. Мое настоящее имя – Фатима. Я – Фатима Рашид, твоя тетка.
Тусклый свет ноябрьского вечера проникал сквозь легкие занавески гостиной, над чайником клубился пар. Дахиба налила две чашки свежезаваренного мятного чая и спросила Камилию:
– Ты сердишься на меня? Я должна была рассказать тебе раньше?
– Не знаю. Вы говорили мне, что ваши родители утонули.
– Все так думают. Правду я сказала только Рауфу. Я не знала, Камилия, что ты думаешь о сестре своего отца, изгнанной из семьи. Ты ведь могла не пожелать, чтобы я стала твоей учительницей, если бы узнала, что я – Фатима.
– Но как же никто из семьи не узнал вас на экране, на концертах?
– Когда отец изгнал меня из дома, я была совсем юной, а когда я достигла известности, я уже стала зрелой женщиной. Кроме того, косметика… А главное, никто из них и не думал, что сходство может быть не случайным. Один только раз меня, кажется, признала Марьям Мисрахи – я встретила ее в вестибюле отеля «Хилтон», но она не заговорила со мной.
– Что же с вами случилось в молодости? – спросила Камилия.
Дахиба подошла к окну и посмотрела на темнеющую улицу. Торговец в грязной галабее толкал свою тележку с санталовыми палочками.
– Мне было семнадцать, – спокойно начала Дахиба, – как и тебе, когда ты пришла показать свой танец.
Она закурила сигарету и выпустила голубоватое колечко дыма.
– Я была любимицей матери, она постаралась найти мне самую лучшую партию – богатый паша, дальний родственник. Мне было пятнадцать —1939 год. В ночь свадьбы на брачной простыне не оказалось крови. Мать спросила, не была ли я с мальчиком, я уверила ее, что нет, и вспомнила, как я упала и увидела потом на юбке пятно крови. Тогда она поняла и объяснила мне, в чем дело, – у меня была тонкая пленка девственности, и в таких случаях она иногда рвется у девушки, не вступавшей в контакт с мужчиной, при неудачном движении. Но паша дал мне развод, и на брачном рынке я уже не котировалась. Можно было сделать мне операцию и восстановить девственную плеву – мать пошла бы на это, но отец запретил. И я жила в родном доме – отвергнутая жена и невинная жертва – под гнетом постоянного раздражения отца и осуждения всех родственниц.
