– Тогда ты покончил с Братвой, – вздыхает Георгий.
У него бледнеет лицо от боли и огнестрельного ранения.
Игнорируя Георгия, я обращаюсь к остальным.
– У вас, старейшины, есть выбор. Вы можете последовать за мной, как за главой Братвы «Петровичей», или я и все боевики уйдут, и мы сформируем наше собственное братство. И в борьбе за власть и территорию, Петровичи станут нашей первой целью.
Я сжимаю руки в кулаки, откидываясь назад.
– Итак, выбирать вам. Уйти или стать единым фронтом с нами. Что вы будете делать?
Георгий, бледный, как снег, наклоняется вперёд и говорит.
– Ты думаешь, что сын шлюхи сможет вести нас за собой? Никогда.
– Один голос против. Кто ещё?
В конце стола откашливается Пётр.
– Я пойду за тобой, Вася. Ты всегда нравился мне.
– Ох, он лжёт. Смотри, Василий, – прерывает нас Наоми.
Графики подпрыгивают. Не совсем понимаю, на что я смотрю, но потом изучаю выражение лица Наоми. Она рада, что машина работает.
– Спроси ещё что-нибудь, чтобы он снова соврал.
– Ты боишься эту женщину?
– Нет, – усмехается Пётр, но не может посмотреть мне в глаза.
График снова подпрыгивает. Она хлопает.
– Мне нравится это. Он боится меня. Это, во-первых. Спроси его, голубое ли небо. Для проверки.
– Небо голубое?
Он не отвечает. Я поднимаю пистолет.
– Пётр, небо голубое?
Он угрюмо говорит.
– Да.
– Трава зелёная?
– Да.
– Любишь ли ты водку?
Колебание.
– Нет.
– Всё это правда, – говорит Наоми. – Задай ему ещё один вопрос. Насиловал ли он женщину?
– Насиловал, Пётр?
Он поджимает губы.
– Нет.
График сходит с ума.
– Ложь, – хмурится она.
Поднимаю оружие и дважды стреляю в него. Первый раз между глаз и второй в сердце для того, чтобы показать хорошие манеры.
Георгий встаёт из-за стола и идёт к двери. Игорёк стреляет в него, прежде чем тот успевает дойти до конца стола.
– Это грёбаное шоу, – рычит Дениэл позади меня. – Тебе нужно кончать это, прежде чем пострадает кто-то, кто дорог нам.
Он намекает на Наоми.
– Положите пальцы на экраны телефонов, пожалуйста, – прошу я.
Из-за суматохи люди убирают руки с устройств, но моей команде все подчиняются. Теперь они будут говорить правду или умрут. Всё просто.
– Мне не нравилось, как Сергей и Елена вели дела Братвы. Они прогнили изнутри. При другом поколении это братство умрёт. Ты этого хочешь?
Многие кивают головами.
– Правда, – говорит Наоми.
– Хотел бы, чтобы мы двигались вместе под новым режимом. Мы будем делиться с нашими людьми, как Братва в прошлом. Предоставлять им щедрые возможности для получения образования, жилья и других предметов первой необходимости. Если вы верны Братве, то получите всё. Верность не будет оплачиваться сексуальным рабством или выбиваться угрозами членам семьи. Любой, кто станет частью Братвы, будет здесь потому, что хочет этого, а не потому, что его шантажировали.
– Нас будет меньше, и мы будем слабее, – предупреждает Томас.
– Тогда нас будет меньше. Но мы не будем слабее. Сегодня мы сильны настолько, насколько верны. Когда мы избавимся от всех предателей, неверных и недовольных, тогда мы станем истинным братством. Потому что будем служить вместе, зная, что не можем разочаровать своих братьев. Но не потому, что боимся расправы. Страх – это то, что мы будем разжигать в наших врагах. Но никогда в наших братьях.
– Тогда да, я с тобой, – говорит Томас.
Как только Томас соглашается, остальные следуют за ним, кроме одного человека, который колеблется. Я отмечаю его нежелание и мысленно обещаю себе понаблюдать за ним.
– Встреча окончена, – я встаю и жду, когда все уйдут.
Но Игорёк останавливает их.
– Поцелуйте кольцо, – приказывает Игорёк.
Томас колеблется, но затем поворачивается, шагая ко мне. Томас – пожилой вояка, и странно видеть, как он наклоняется, чтобы поцеловать мою руку.
– Я обещаю свою преданность Волку, – затем он поднимает мою руку. – Да здравствует Волк!
Боевики громко поддерживают его, а старейшины пока наблюдают. Один за другим они подходят и целуют моё кольцо. Наоми стоит позади меня, положив руку мне на плечо, пока мужчины заканчивают выказывать своё почтение.
Глава 38
Наоми
Василий у власти. Как король, он собирает дань со своих людей и отвечает им соответственно со всей серьёзностью. А я каждый раз внутри смеюсь, как гагара, когда пара кислых старых губ прижимается к кольцу Василия.
Потом я отчищаю кольцо от микробов.
Мой волк высоко поднялся, и выглядит гордым. Это всё, чего он когда-либо хотел или мечтал. Его путь будет не простым, но если кто и сможет выгрызть своё место снова, то это Василий. Он носит решимость, как вторую кожу.
Мне немного грустно, что меня не будет здесь, чтобы увидеть это.
Хорошо, мне очень грустно.
Но теперь, когда картина исчезла, а Василий встал у власти, мне не нужно больше находиться рядом с ним. Конечно, я оставлю ему все инструменты. Буду держать его банковский счёт полным и защищённым, и гарантировать, что у моего волка всегда будет достаточно денег, чтобы управлять своей организацией. Мне нужно быть рядом с ним, чтобы быть полезной, но моё тело будет скучать по его телу.
И я буду скучать по его микробам, по его волчьей улыбке и по тому, как он гладит мою кожу, будто я самая прекрасная вещь, которую он когда-либо трогал. Буду скучать по его провокациям и ласкам, и как он слушал мои сумасшедшие разговоры. Он, на самом деле, их слушал, а не делал вид.
Василий встречается со своими боевиками допоздна. Им нужно многое обсудить, текущие рабочие места, нынешние и будущие враги Петровичей, следы банды по всему миру. У Петровичей грязная империя, и грязь нужно убрать. Василий тот, кто сделает это. Он настолько занят, что какое-то время назад я ухожу в другую комнату. Мне нужно побыть подальше от людей и шума. Дениэл зависает вместе со мной в изысканном кабинете, разглядывая смехотворную обстановку, время от времени отпуская шуточки.
– Как думаешь, Рейган понравилась бы ваза, раскрашенная голыми младенцами?
– Херувимами30, – поправляю я его, не отрываясь от экрана монитора.
Я и так знаю, о какой вазе он говорит. Она безвкусная и отвратительная, но гордо стоит на каминной полке в безвкусной и отвратительной комнате.
– А Рейган собирает фарфор?
– Фарфор? Что за гадость? Чёрт, это уродство, – слышу, как он ставит вазу обратно на полку. – Тот, кто руководил этим местом раньше, любил ужасно серьёзное дерьмо.
– Это стиль рококо, – говорю я ему.
– Это очень дерьмовый стиль.
У меня уже глаза болят от бесконечных оборок, безвкусных завитков, ярких цветов и резных фигурок. Вспоминаю о бледной белой даче, которую с тоской упоминал Василий. Но этому не бывать.
Мне не хочется быть там одной, рядом с ним, но не вместе. И знаю, он не сможет быть там со мной, раз рассчитывает управлять своей империей. Это просто не сработает. У меня сердце болит от осознания. Продолжаю смотреть в компьютер, перемещая средства с любых незаконных счетов, чтобы пополнить счета Василия.
Я обчистила его врагов, а это значит, они придут за ним. Но они бы пришли в любом случае после перестановок в руководстве. Так что пусть у него будет достаточно денег, чтобы давать на лапу.
– Как думаешь, сколько ещё Василий пробудет там? – спрашивает Дениэл, и слышу зевок в его голосе. – Рейган скоро захочет, чтобы я вернулся домой. Ей всё ещё плохо быть одной долгое время.
Он говорит легко, но слышу напряжение в его голосе. Он беспокоится о ней и очень хочет вернуться.
Полагаю, я тянула столько, сколько могла. С сожалением, прикусив губу, я закрываю ноутбук.
– Я готова.
Я не готова. Нет. Мне хочется вбежать в соседнюю комнату, схватить Василия за руку и цепляться за неё, будто это что-то изменит. Но так я только подчеркну, насколько ему не нужна. Поэтому мне пора идти. Мне хочется плакать. Хочу закопать своё лицо в какую-нибудь антибактериальную среду и проплакать несколько дней, но не стану, ведь это огорчит Дениэла. А я тогда ещё больше расстроюсь, и у нас будет бесконечный круг несчастных эмоций. Я ухожу в себя не в состоянии обработать все эмоции.
