class="p1">— Почему, потому что я на самом деле прикрываю твою спину? Потому что я не переворачиваюсь на спину и не позволяю людям ходить по тебе или по мне? Поверь мне, я была там, поступала так. Вытатуировала это у себя на лбу. Больше так не будет.
Я нахмурился и направил грузовик в сторону дома. Она права. В основном. У меня еще не было женщины, которая сражалась бы за меня. У меня были братья, готовые умереть за меня, и я не говорил о тех, с кем у меня общий генетический материал. Люди, с которыми я служил, были моей семьей; это одна из причин, по которой я завербовался. Несмотря на то, что я жил с семьей моего отца, они никогда не были моими. И я отчаянно этого хотел.
Что касается женщин, все, с кем я был, легко сдавались под давлением. Я не из тех, с кем легко общаться. Эдисон задержалась дольше, чем большинство, но даже она сделала это, потому что хотела быть популярной в школе, когда мы трахались небрежно при возникающем желание. Но я видел каждый раз, как она отшатывалась, когда мной овладевал гнев, как ей становилось скучно, когда я не вступал в болтовню об обуви, одежде и прочем дерьме, о котором она хотела поговорить. И как она испугалась меня, когда я вернулся. Она не была моей девушкой, и я обращался с ней как с дерьмом, брал ее покататься только тогда, когда хотел. Неудивительно, что ее влечение ко мне также было поверхностным. Когда она увидела мои шрамы, она поморщилась. Единственный раз, когда мы занимались сексом (пытались заняться сексом — дальше нескольких поцелуев дело не пошло) после того, как я вернулся, она напилась до потери сознания, вероятно, потому, что ей было невыносимо смотреть на меня, как я мог предположить. Она несла чушь о моих травмах и погибших товарищах по команде, и я не выдержал. Я разгромил комнату, в которой мы были, и она, рыдая, убежала. Я только что вернулся из больницы, и у меня были довольно серьезные провалы в памяти, связанные с ПТСР. В ту ночь у меня был эпизод одного из них. Впоследствии она сказала мне и всем остальным, что я был монстром, который ударил ее, и я поверил ей, потому что у меня не было причин не верить. Я до сих пор верил. У меня действительно есть проблемы с гневом, и когда я вернулся, все было в пятьдесят раз хуже.
Фрейя ведет себя по-другому. Как будто мои шрамы ее нисколько не беспокоят, и пару раз я ловил ее на том, что она смотрит на меня, как умирающий с голоду человек на кусок свежеобжаренного ребрышка. Я знал, что смотрел на нее так все время, но я не мог так поступить с ней. У меня целую вечность не было секса ни с кем, кроме своей руки. Что, если что-то спровоцирует приступ, и я снова потеряю сознание и причиню ей боль?
— Я думаю, это мило, что твой папа называет тебя Ксандером, а не Алексом, — заметила она, возвращая меня к реальности, и я понял, что уже некоторое время смотрел вперед.
— Ксандер — это то, каким он хотел, чтобы мое имя было с самого начала, — коротко ответил я. — Мама хотела Алекса. Папа хотел Ксандера. Они пошли на компромисс. Не то чтобы у папы должно было быть какое-то гребаное мнение по этому поводу.
— Честно говоря, ты не видел его как следует уже много лет.
— Чтобы быть справедливым, — выдавил я, — я был на гребаной войне, а он забыл.
Фрейя поморщилась.
— Да, было очень неловко свидетельствовать об этом.
Она отмахнулась от темы.
— Но мне понравилась Стелла. И Лейла. Твои братья похожи на тебя. На самом деле, очень.
— Сводные братья, — пробормотал я. — И мы все похожи на нашего отца. Вот почему он даже не мог взглянуть на меня.
Я почувствовала на себе пристальный взгляд Фрейи, но не обернулся, чтобы признать это. Зачем мне это? Чтобы увидеть ее жалость или осуждение? Я прекрасно обойдусь и без того, и без другого.
После этого на нас опустилась тяжелая тишина. Такая, когда хотелось выпрыгнуть из движущегося автомобиля. Прошло несколько минут, прежде чем я начал понимать, что набросился не на того человека, но я слишком горд, чтобы признать это.
Я ждал, пока мы заедем на мою подъездную дорожку, и заглушил двигатель, прежде чем вздохнуть.
— Спасибо, — сказал я на выдохе.
Фрейя удивленно обернулась, одна нога уже занесена наполовину в открытую дверь.
— За что?
— За то, что пошла со мной.
Она сделала паузу, а затем нежно положила руку мне на плечо, огонь загорелся у меня под рукавом.
— Не за что. Я рада, что смогла быть полезна, — она постучала пальцем по подбородку. — Кажется, я забыла поблагодарить тебя за то, что убедил Кена отложить мои страдания. Так что я в некотором роде твой должник за это.
— Что ты и сделала. И я все еще буду брать деньги.
Она повернулась ко мне с хитрой ухмылкой на лице.
— Я очень надеюсь, что ты это сделаешь, — ответила она с озорством в голосе, затем выпрыгнула из грузовика и широкими шагами направилась в дом.
Я смотрел на ее задницу, пока ее бедра покачивались в такт движению, и попытался не обращать внимания на выпуклость спереди на моих штанах.
Наше небольшое общение в ее спальне на днях будет последней из встреч такого рода между нами. Я не мог рисковать, и причинить ей боль. Не сейчас — никогда. Я сидел в машине и ждал, пока мои мысли напомнят моему телу о моем решении, прежде чем потащился в дом, чтобы просто провести бессонную ночь на диване, ничего так не желая, как забраться в постель к Фрейе и попросить ее остаться там.
Но я этого не сделал. Я не мог этого сделать. И когда она в конце концов уйдет — потому что я знал, что так и будет, — я не буду стирать простыни, на которых она спала, вместо этого сохраняя вокруг себя аромат женщины. Этой женщины.
АЛЕКС
— Я вообще-то беспокоюсь за Джейка, — сказал Джастин, сидя утром на моем крыльце и поедая печенье, которое мы с Фреей купили во время нашего первого — и последнего — семейного похода за продуктами. Он хмуро посмотрел на коробку, прежде чем
