– Подъезжайте через час в аэропорт. Успеете? – спросил он. – Иначе никак, я улетаю в шестнадцать сорок пять.
Хохлов согласился, и через час Валерий ждал его в аэропорту возле стойки регистрации рейса на Санкт-Петербург, вяло думая: до чего же затейлива бывает судьба. Похоже, еще один судьбоносный разговор ждет его именно в аэропорту, и не много ли это для одного, пусть даже сильного человека?
Лерин бывший муж оказался невысоким, гораздо ниже Валерия, и каким-то… хрупким, что ли. При внешней обыкновенности было в нем что-то такое, отчего Валерий его сразу узнал.
– Мы были с сыном на вашем спектакле, – сказал он, – про зайца, волка и лису. – Название вспомнить он и не пытался. – Вы тогда еще выходили к детям, спрашивали, правильно ли заяц поступил. Сыну очень понравилось.
От воспоминания о том далеком, редком, спокойном и счастливом дне, проведенном вместе с сыном, Валерий немного расслабился, и даже висок стало ломить меньше. Этот Хохлов не скажет ему ничего плохого о Лере, понял Валерий, про него Тема тогда сказал, что «дядя добрый, хотя и грустный». И еще спросил, завороженно глядя, как зайка оживает в руках сидящего перед ширмой, прямо на полу Андрея, не волшебник ли дядя. Валерий тогда от ответа уклонился, пробормотав что-то невнятное. Он понятия не имел, полагается ли семилетнему ребенку знать, что волшебников на свете не бывает. Господи, был бы он и вправду волшебником! Я бы поверил, подумал Валерий.
– Прошу вас, если разговор будет вам неприятен или… не нужен, – Андрей старательно подбирал слова и оттого делал паузы, – то вы мне сразу скажите. Прежде всего, Лера об этом разговоре не знает. Это исключительно наша с Сашкой, с сыном, инициатива. Он приехал на каникулы, увидел, как изменилась Лера, все прочитал про вас в Интернете – и велел мне ехать к вам.
Валерий смотрел серьезно и внимательно, не выказывая нетерпения и не задавая вопросов.
– Понимаете, я очень люблю Леру. У нас был студенческий брак, мы расстались тринадцать лет назад, но остались близкими людьми – и ради Сашки, и вообще. Лера очень хороший человек – преданный, сильный, независимый. И еще она легкая, озорная, веселая… раньше была. А потом вдруг очень изменилась, как будто погасла. Она держится отлично, но. Возможно, я не должен этого вам говорить, но она вас любит. Если вам это не нужно – я не знаю, что между вами произошло, она мне, естественно, не рассказывала, – извините меня и забудьте об этом разговоре. Если же между вами произошло какое-то недоразумение или вот Сашка предполагает, что вы номер телефона ее могли потерять. – Андрей впервые улыбнулся, вспомнив надежду в глазах сына. – Сашка про вас много чего в Интернете нашел, я понимаю, что у вас сейчас огромные проблемы. Возможно, вам просто не до Леры. Но мы с Сашкой решили, что лучше все выяснить. Точнее, Сашка решил. А я позвонил вам.
Андрей замолчал, посмотрел куда-то мимо Валерия и зябко передернул плечами – он никак не мог согреться, хотя в помещении было тепло. Валерий тоже ничего не говорил, глаза у него как-то странно потемнели, и на левом виске забилась жилка.
– Впрочем, простите меня, – опять заговорил Андрей. – Зря я, видимо, затеял этот глупый разговор. Не смог отказать Сашке, – и виновато улыбнулся.
– Спасибо вам, – с трудом выдавил из себя Валерий. – Саша все правильно решил, он у вас взрослый и умный парень. Мне очень важно то, что вы сказали. Но вчера вечером у меня в Петербурге умер дед. Я лечу на похороны. У него никого не было, кроме меня, и я – не успел.
Они еще постояли молча – Андрей опустил глаза, чтобы не видеть, как Валерий пытается справиться с собой. Он чувствовал, что этот человек едва держится – на последнем пределе, только усилием воли. Пожать друг другу руки мужчины так и не решились – бывший муж и то ли брошенный, то ли бросивший любовник. Просто, встретившись глазами, кивнули друг другу, и Андрей пошел к выходу.
У Андрея осталось странное чувство от этого разговора: он так и не понял, как Валерий отнесся к тому, что он ему сказал. Да он и не сказал ничего толком – простите-извините, я ее люблю, она вас любит, но вы заняты и вам не до нее. Как глупо и, главное, как не вовремя! Сашка – наивный ребенок, что с него взять, но я-то, дурак, хорош! Андрей отряхнул снег с лобового стекла своей «девятки», со злостью хлопнул дверцей и ругательски ругал себя всю дорогу до дома.
Самолет набрал высоту, табличка «Застегните ремни» погасла, Валерий откинулся в кресле и закрыл глаза. И, хотя он не спал уже больше суток, сон все равно не шел, и он просто сидел, даже не перебирая мысли, а покорно следуя за их прихотливым и своевольным ходом.
Странный человек этот Лерин муж – как его? – Андрей Хохлов. Кажется, он и вправду любит ее. Как так умудряются люди: расстанутся, разломают одну общую жизнь надвое и сохранят при этом душевную привязанность и тепло? Он сам прожил со своей женой десять лет и по-настоящему не замечал ее, не знал, не чувствовал. А сейчас он ее ненавидит так, что зубы сводит, когда он думает о Вике. А ведь он с ней ел, спал, разговаривал, растил сына. В чем секрет? Или Леру невозможно не любить? Хоть с краешку, лишь бы рядом, быть не мужем, так другом? И неужели он, Валерий, ревнует? Это его даже удивило. Он давно не испытывал чувства ревности, привыкнув к тому, что он – вне конкуренции: к этому его приучили Вика и те дамы, любовь которых он снисходительно принимал или покупал в розницу, когда хотелось чего-нибудь остренького. Второе было предпочтительнее, так как стороны договаривались обо всем заранее и не доставляли друг другу лишних проблем.
Но дело было даже не в этом. После того что произошло в аэропорту, тогда, в октябре, когда его мир, комфортный, безопасный и относительно предсказуемый, а главное – подконтрольный, вдруг взвился на дыбы и ему пришлось биться за то, что он давно считал своим и незыблемым, он запретил себе размениваться на эмоции. Надо было собрать силы в кулак и бороться за свое дело, за право распоряжаться своей жизнью так, как он считает это нужным. Много недель он думал только об этом, а потом, когда ему позвонили и сообщили о смерти деда, на него навалилось такое глухое, такое беспросветное отчаяние, что казалось, через его толщу ничто не сможет пробиться.
Но вот пришел этот Андрей, сказал, что «Лера вас любит», – и у него вдруг перестало ломить висок. И тоскливо-серый мир постепенно вновь обрел кое-какие краски, и он опять стал слышать посторонние звуки, а не только странный монотонный голос, твердивший: все кончено, все кончено, больше ничего не будет, не будет. «Она вас любит». А он боится ей звонить, он не верит голосу в телефонной трубке. Лера не знает того, что знает он, и опять повторит те слова, мучая его и мучаясь сама. Он должен видеть ее глаза.
