— Взвесьте мне два фунта, — попросила она. — Гулять так гулять.
Мэтью сидел за обеденным столом, изучая проектные чертежи очередного дома. Проект этот ему сосватал один старый приятель. На этот раз предстояло не строить, а реконструировать. До сих пор Мэтью никогда не занимался реконструкцией зданий, если не считать того дома, в котором жил сам, но не мог не признать, что его привлекала идея превратить старую развалину с кроличьими норами вместо квартир в нечто приличное — вернуть зданию тот облик, который оно Имело когда-то, сделать вновь таким, каким его задумал архитектор.
Больная нога Мэтью покоилась на стуле, но обезболивающих он больше не принимал. Он считал, что почти пришел в норму — настолько, насколько это вообще возможно с простреленным коленом.
Когда позвонили в дверь, Мэтт нахмурился.
Поднявшись и открыв дверь, он с удивлением обнаружил на пороге Бриттани. Ему казалось, что после его столь грубой выходки она будет держаться от него подальше. По крайней мере до тех пор, пока он не вымолит у нее прощения. То, что сейчас она стояла у него на пороге с корзинкой в руках, розовая от волнения, заставило Мэтью почувствовать себя последним негодяем на планете.
Он уже открыл рот, чтобы извиниться, осознавая степень своей вины, но Бриттани подняла руку, жестом останавливая его. Вытащив из корзинки письмо, она протянула его Мэтью.
— Вот, — сказала она, волнуясь, — прочти.
Он взял письмо и внимательно посмотрел Бриттани в глаза. Она выглядела виноватой и в то же время решительной.
— Заходи.
— Нет, я не могу. — Она отвернулась. — Извини. Бриттани уже почти сошла со ступеней, когда вдруг поняла, что все еще держит в руках свою корзинку с пирожками, словно Красная Шапочка. Она поставила корзинку на ступеньку, а сама пошла дальше.
Мэтью разорвал конверт и пробежал взглядом короткое письмо.
Он почувствовал то, что, должно быть, чувствует приговоренный к смерти, которому только что сообщили о смягчении приговора. Мэтью еще раз перечитал письмо, чтобы удостовериться в том, что все правильно понял.
К тому времени Бриттани уже подошла к своей машине и собиралась ее открыть. Только Бриттани могло прийти в голову запирать машину, когда ей надо было отойти от нее ровно на пять шагов и снова вернуться.
— Эй, — окликнул ее Мэтт, — так ты меня бросаешь?
Бриттани так испугалась, что уронила ключи. Подняв их, она кивнула, не поворачивая головы.
— Мне очень жаль, — снова сказала она.
Мэтт, прихрамывая, спустился с крыльца — колено все еще болело. Подойдя к Бриттани, он одной рукой обнял ее за плечи.
— А знаешь что? — сказал он. — Я тобой горжусь.
— Гордишься? — Она смотрела на него так, словно собиралась потрогать его лоб на предмет жара.
— Наконец-то ты смогла за себя постоять.
— Так ты не расстроен?
«Эй, потише на поворотах, — сказал он себе. — Разыграй из себя крутого парня, который умеет держать удар». Пожалуй, прыгать от радости и петь в такой ситуации было бы не совсем красиво, даже если именно этого ему и хотелось.
— Мне тоже жаль, что у нас ничего не вышло, Бриттани. Но я счастлив, что у тебя хватило духу со всем этим покончить.
— О, слава Богу.
— Послушай, на ступеньках целая корзинка вкусностей. Почему бы тебе не зайти? А я приготовлю кофе. Посидим, полакомимся. — Мэтт улыбнулся. — Как друзья.
Она улыбнулась ему в ответ.
За кофе они разговаривали. Говорили о том, о чем не говорили раньше, и Мэтт с удовлетворением отметил, что все у них кончилось куда лучше, чем он мог предположить.
Когда Бриттани собралась уходить, Мэтью, бросив взгляд на письмо, оставленное на столике в прихожей, сказал:
— Могу я тебе кое в чем признаться?
— Конечно.
— Это письмо произвело на меня впечатление. Оно короткое, по делу, и, — он взял листок и показал его Бриттани, — на нем нет никаких уточек.
Бриттани рассмеялась.
— По правде говоря, написать его мне помогла Хлоя.
Прекрасное настроение Мэтью погасло быстрее, чем факел на сильном ветру.
— Хлоя? Ты имеешь в виду Хлою, что живет в соседнем доме?
— Да. — Бриттани стояла в прихожей и кусала губы. — О, может, мне не следовало тебе этого говорить. Но Хлоя не просила меня хранить это в тайне.
У Мэтью было неприятное ощущение, что он знает, откуда у всего этого ноги растут. И какое бы облегчение ни испытал он в результате интриг английской принцессы, живущей по соседству, ему была неприятна сама мысль о том, что та принцесса приложила руку к произошедшему. Может, она и правит Британией (заодно и Бриттани), но только не им.
— Но почему ты обратилась за помощью к Хлое? Разве в вашей школе не нашлось учителя английского, который мог бы написать за тебя письмо? — Того, кто не раздражал бы его и не возбуждал в нем похоть того же накала, что и раздражение.
— О, Мэтью, я попыталась ее нанять.
— Ты пыталась ее нанять?
— Да, только я не знала, что это она. Я увидела брошюру в парикмахерской. «Виртуоз разрыва». Я, может, и не стала бы туда звонить, но моя парикмахерша сказала, что несколько ее клиенток воспользовались услугами этой фирмы и остались очень довольны.
— Подожди. Ты наняла Хлою, чтобы порвать со мной?
— Я не знала, как ты это воспримешь. Я боялась сделать тебе больно. А то, что это Хлоя, я узнала только когда мы встретились.
— Должно быть, она хохотала до слез.
— Нет, она не смеялась. Она даже денег с меня не стала брать, а сказала, что я должна сама к тебе прийти и поговорить.
—А почему же ты не пришла?
— Я не могу делать людям больно. Но она сказала мне, что если я не могу сама тебе все сообщить, то мне стоит написать письмо. А насчет выпечки к кофе была моя идея.
Мэтью понимал, что сделанного не изменишь и не стоит портить Бриттани нервы.
— Все было очень вкусным. Спасибо.
— Ты ведь не будешь злиться на Хлою?
— Когда-нибудь я сверну этой женщине шею. Но к тебе это не будет иметь отношения.
— Как странно! Она тоже говорила что-то насчет того, чтобы свернуть тебе шею. У вас обоих какие-то необычные фантазии относительно друг друга.
— Просто мы ведем себя как добрые соседи.
— Меня пригласили на вечеринку в честь Четвертого июля! — объявила Хлоя. Она зашла к Мэтью, чтобы заплатить за жилье. — Я вижу, что и вы приглашены, — добавила она, кивнув на цветную распечатку у него на столе. Точно такую же она обнаружила сегодня у себя в почтовом ящике. — Какая чудная мысль — собрать всех соседей и повеселиться от души.
