Другой автомобиль, ехавший с противоположного направления, зацепил край внедорожника, закрутился и рухнул в кювет на другой стороне дороги, перекрыв движение.
Преграждая путь моим преследователям.
— Они разбились, — прохрипела я, мое горло было таким пересохшим, что слова причиняли боль.
— Продолжай ехать, — скомандовал он.
Я поехала.
Данте хладнокровно проинструктировал меня по окрестным улицам до скоростной автомагистрали Стейтен-Айленд, которая привела меня через мост Верраззано в Бруклин. Черный Седан соскользнул передо мной с бортовой рампы на 92- й улице, и я мгновенно напряглась, с шипением втянув воздух между зубами.
— Kalmarsi [115], Елена, — успокоил Данте. — Это просто Адриано. Ты можешь следовать за ним домой, si [116]?
Я снова кивнула.
— Поговори со мной, — мягко приказал он.
— Bene, — прошептала я и прочистила горло. — Хорошо, я в порядке.
— Это моя девочка, — сказал он мне, и через динамики меня охватила теплота облегчения и гордости в его тоне. — Адриано проводит тебя домой. Я буду ждать.
— Не клади трубку, — поспешила сказать я, слишком потрясенная, чтобы смущаться из-за своей нужды. Дрожь в руках перешла на плечи и грудь. Я вибрировала, как второй двигатель на водительском сиденье. — Останься со мной.
Воцарилась тишина, словно рука, обхватившая мою щеку, держала меня неподвижно в течение одного долгого, глубокого вдоха.
— Елена, io sono con te. Я с тобой.
Я последовала за Адриано домой на автопилоте, мой мозг все еще был под огнем после погони.
Логически, отстраненно, я понимала, что все еще нахожусь в шоке. В моих конечностях был оцепеневший холод после огненного адреналина, в голове — какая-то приглушенная тишина, когда я медленно осознавала, что я в безопасности и жива.
Это не первый раз, когда адвокат по уголовным делам оказывался под прицелом испытаний своего клиента, но это был мой первый случай, и он оказал на меня глубокое влияние.
Только не так, как я могла себе представить.
По мере того, как я методично, атом за атомом, проникала в свое тело, я поняла, что чувствую не ужас и слабость, а ликование и победную ярость.
Эти ублюдки набросились на меня, пытаясь запугать, возможно, или похитить, в худшем случае, использовать меня как пешку против Данте или как сигнал для Каморры в целом.
Но им не удалось.
Впервые за всю свою жизнь я почувствовала, что вышла победителем из конфликта с мафией. Я чувствовала, что вся организация может напасть на меня так же, как они напали на мою семью в Неаполе, и я могу сразиться с ними лоб в лоб. Я могла показать им, что значит сражаться с Ломбарди, что значит противостоять женщине, у которой кончилась веревка.
То, что произошло, было больше, чем просто погоня.
Это был поворотный момент в моей жизни.
Я могла принять сознательное решение принять на себя ответственность за свои недостатки — гнев, насилие, безжалостность — за свои обстоятельства — Данте, Каморру, эту игру в коррупцию — или я могла поддаться им, вернуться к тому, чем я всегда была раньше, не выдержав жары этого нового существования по сравнению с моим предыдущим глубоким замораживанием.
Я могла отказаться от идеи быть героем и стать злодеем рядом с человеком, который, как я начинала понимать, был гораздо больше, чем просто герой.
Он был из тех, кто называл свою семилетнюю племянницу любовью всей своей жизни и смотрел эпизоды какого-то пошлого вампирского сериала, давая одинокой женщине немного общения. Он из тех, кто голыми руками разорвет кого-нибудь на части за то, что тот обидел его или его близких, но он также из тех, кто возьмет на себя вину за преступление женщины, потому что она была сестрой его сердца.
Он был всем, чего я боялась, и всем, чего я никогда сознательно не знала, что жажду.
И все это, сто девяносто пять сантиметров, сто килограммового британско-итальянского мужчины, могло быть моим.
Все, что мне нужно было сделать, это быть достаточно смелой, чтобы протянуть руку и взять его.
Coraggio [117].
Когда я выехала на улицу Данте в Манхэттене, мое дыхание участилось по совершенно иной причине, чем раньше. Почти вслепую я последовала за Адриано в частный гараж Данте под зданием.
Данте стоял на асфальте у лифта, одетый в свой неизменный черный цвет, его волосы были заметно взъерошены, а все тело напряжено, как прекрасно вырезанная скульптура в подземных тенях.
Как только я въехала по пандусу в помещение, он с силой рванул по бетону ко мне.
Только я припарковалась, я вылезла из машины, даже не потрудившись закрыть за собой дверцу.
Мои ноги коснулись земли, и я рванула вперед, преодолевая пространство, между нами, на своих огромных каблуках, каждый шаг был уверенным, будто у меня было плоский каблук.
Я не остановилась. Даже не замедлилась, когда приблизилась к нему.
Я просто бросилась в крепкие руки, которые мгновенно раскрылись, чтобы поймать меня и притянуть к своему твердому телу. Инстинктивно мои ноги сомкнулись вокруг его талии, руки обхватили его шею. Я зарылась лицом в сгиб его сильной шеи и плеча, губы прижались к его пульсу под кожей. Смутно я осознавала, что он крепко сжимает меня, что он приказал Адриано и тому, кто еще был с нами в гараже, уходить.
Только смутно, потому что моих губ на его коже было недостаточно. Поэтому я провела языком по его яремной вене, а когда это не удовлетворило зияющую бездну желания, раскалывающую мое нутро, как кратер, я впилась зубами в мышцу и сильно присосалась к ней.
Яркий и теплый соленый вкус его тела пронесся сквозь меня, проникая прямо в голову, затуманивая ее пьянящей мыслью о том, что эта кожа принадлежит мне, чтобы прикасаться к ней и пробовать на вкус.
Его стон прорвался сквозь горло и коснулся моего языка, его руки сжимали мою попу, когда он крепко прижимал меня к себе.
Вдалеке я понимала, что люди все еще выходят, поворачиваясь к нам лицом, входя в лифт перед закрытием дверей.
Мне было все равно.
Когда Данте медленно, крепко обхватил мои волосы своей широкой ладонью, я могла только задохнуться, когда он откинул мою голову назад, чтобы я посмотрела на него. Его темные черты были высечены из камня, суровые от одержимости и желания. В этом взгляде не было вопроса, но ему он и не был нужен.
Было только желание обладать, то же чувство, которое отражалось в барабанном стуке моего сердца, бьющегося между ушами.
Безумное желание умолять и просить о его прикосновении пронзило мою кровь, но, прежде чем я успела поддаться пламени, Данте взял контроль в свои руки, прижав мою голову, запустив руку в волосы, завладевая моим ртом.
Первый горячий толчок его языка, раздвинувшего мои губы и ворвавшегося в мой рот, будто ему там самое место, заставил все, что я когда-либо знала о сексе и желании, вылететь из головы.
Это не была история насилия.
Не было нервозности по поводу того, как мое только что восстановившееся тело может отреагировать на такую страсть.
Был только Данте Сальваторе.
И я.
Ни Елена Мур или Елена Ломбарди. Ни адвокат и ни сестра, ни стерва и ни одиночка.
Просто мужчина и женщина, слившиеся в самом пылком поцелуе, который я только могла себе представить.
Я не могла быть достаточно близко, и не могла притвориться, что меня это устраивает. Мои руки сильно потянули за короткие пряди его черных волос, прижимая его сильнее к моему рту, раздвигая его шире для жарких ощущений его языка. Мои ноги сжались вокруг него, бедра дрожали, когда я инстинктивно покачивалась на стальном бугорке его брюк.
Мы задыхались, его дыхание стало моим дыханием, когда он пожирал его с моего языка, как когда-то обещал.
— Я нуждаюсь, — пыталась я сказать ему, пока он захватывал мою нижнюю губу и чувственно проводил по ней зубами.
