в него, но я не нуждаюсь в подготовке. Там уже слишком мокро. Бедра сводит сладкой судорогой от вспыхнувшего нестерпимого желания. Я ловлю ртом воздух и получаю жаркий поцелуй. Сама нетерпеливо расстегиваю ширинку на брюках любимого, ласкаю пальцами его налитый кровью член. Костя утыкается лбом в мой лоб, прикрыв глаза от удовольствия. Шумно выпускает носом воздух из лёгких. А потом задирает одну мою ногу высоко вверх, закидывает себе на плечо, вынуждая упереться спиной в стекло, и резким движением входит в меня. Так туго и глубоко, так невыносимо восхитительно и остро, что из груди непроизвольно вырывается крик.
* * *
Дорогие читатели, если вам нравится книга, не забудьте поставить лайк.
Для автора это очень важно.
Костя
Как же мне крышу рвёт от этой девочки. Не могу насытиться ею, каждый раз трахаю и с ума схожу. Тая тяжело дышит, упирается мне в грудь ладонями. Вхожу до отказа, губами впиваюсь в шею. Малышка откидывает голову, вскрикивает и сладко стонет.
– Костя… – Мое имя звучит как музыка из её уст.
– Да, маленькая?
– Мне так хорошо с тобой…
Эти слова – лучшее, что я когда-либо слышал в жизни.
– Мне тоже, маленькая… Мне тоже…
Наклоняюсь к её губам и жадно впиваюсь в них. Насытившись вдоволь, сжимаю крепче ягодицы малышки и тараню членом её восхитительно тесную вагину. Вершина кайфа уже близко, совсем близко. Ещё немного, и я кончаю… Едва успев выскочить. Поливаю спермой внутреннюю сторону Таиного бедра и заодно подоконник. Чёрт, её столько, будто я год не трахался.
Обнимаю свою девочку, целую, осторожно снимаю с плеча стройную ножку, пытаясь отдышаться. Сдираю с себя прилипшую к телу рубашку, вытираю ею бедро малышки. Тая дрожит вся. Кое-как сводит ноги. Всхлипывает.
– Всё хорошо, малыш?
– Да, – прикрывает она глаза, слабо улыбаясь.
Вдруг хмурится и настороженно ведёт носом. И одновременно с ней я начинаю улавливать запах гари.
– Чёрт, Костя, котлеты! – выпаливает светлячок, отталкивая меня и ловко спрыгивая с подоконника.
В одну секунду Тая оказывается у плиты. Выключает её, хватает лопатку и сосредоточенно проверяет, насколько всё плохо.
– Чёрт, они подгорели! Ну вот, что ты наделал! – жалобно восклицает она. – Говорила же, давай сначала поедим!
Я не могу сдержать улыбку. Подхожу сзади к своей девочке, обнимаю её, одной рукой придерживая перепачканный спермой член.
– Ну не так уж все страшно. Совсем чуть-чуть подгорели.
– Ничего себе, чуть-чуть! Костя, я же два часа их готовила! Теперь всё выбрасывать!
– Зачем выбрасывать? Я съем.
Светлячок поворачивается ко мне и недоверчиво прищуривается.
– Издеваешься?
– Нет, я абсолютно серьёзно. Я съем всё, что подгорело. А тебе верхушки отдам, договорились?
– Ну вот, ты мне готовил шикарные обеды, а я тебя угольками буду кормить?
Усмехаюсь и ласково треплю её по волосам. Такая она милая, когда злится.
– Я непривередлив в еде, маленькая. Мне очень приятно, что ты готовила для меня, и я с удовольствием всё съем.
– Ты на всё готов, чтобы я не расстраивалась, да? – тяжело вздыхает моя девочка.
– На многое.
– Не надо мне таких жертв. Ничего страшного, подгорели и подгорели. Я приготовлю новые.
– Не вздумай. Сказал же – съем. Сейчас только в ванную схожу.
Тая склоняет голову набок, и её губы трогает недоверчивая улыбка.
– Ты сумасшедший, Кость?
А меня буквально затапливает теплом от её горящего взгляда. Когда Тая такая довольная и улыбается, становится ещё красивее. Век бы смотрел, любовался.
– А ты думала. Ещё не знаешь, с кем связалась.
– Мне стоит бежать, пока не поздно? – игриво спрашивает малышка.
– Уже поздно. Не сбежишь, даже если очень сильно захочется.
Тая сглатывает с застывшей на губах улыбкой. Я усмехаюсь, трогаю сгибом пальца кончик её носа и удаляюсь в ванную.
Когда возвращаюсь на кухню, сладкая уже ждёт меня за столом. Сидит с загадочным видом, улыбается. На тарелке тушеные овощи и подгоревшие котлеты.
– Кость, я правда не расстроюсь, если ты не станешь это есть.
Вместо ответа выдвигаю стул, сажусь и начинаю поглощать приготовленный специально для меня ужин. Тая смешно морщит носик, наблюдая за мной. Даже не подозревает, глупая, какое на самом деле удовольствие мне доставляет эта пища.
Хоть убей, не помню, чтобы кто-то из моих женщин раньше готовил для меня еду. Казалось бы, такая обыденная вещь. И довольно распространённая. Но почему-то именно мне с этим никогда не везло. Подгоревшие по моей вине котлеты закрыли мою давнюю мечту. С большим аппетитом съедаю всё, переложив на тарелку своей женщины наименее пострадавшие кусочки.
– Спасибо, малыш, было очень вкусно.
– Ты всё-таки издеваешься, – удрученно произносит она, лениво орудуя вилкой.
– Зря ты так, светлячок. Это действительно очень вкусно. Подумаешь, немножко пережарились.
– Ага, немножко пережарились, – скептично хмыкает Тая. – Совсем чуть-чуть.
– Примерно треть своей жизни я мог только мечтать о такой еде.
Взгляд моей девочки неуловимо меняется. В нём снова безошибочно читаются сострадание и боль.
Мысленно одергиваю себя. Нельзя упоминать при светлячке о своём детдомовском детстве. Тая слишком ранимая. Из-за всего переживает. А я хочу видеть только её лучистый взгляд.
Наверное, впервые в жизни я не веду себя, как эгоист. Я реально последнее время думаю не о себе, а только о том, чтобы Тае было хорошо. Чтобы ничего не расстраивало моего светлячка, чтобы она ни в коем случае не грустила. И мне плевать, какими способами я этого добьюсь. Даже если придется убить кого-то и выпустить кишки.
Хотя какой, к чёрту, не эгоист? Эгоист! Причем, нахрен, конченый. Да, я думаю о Тае. Но только потому, что мне нравится свет, который исходит от этой девочки, и я хочу, чтобы она продолжала светиться. Для меня.
Улыбаюсь, как идиот, жру тут, трахаюсь, будто ни в чём не бывало, а по идее мне сейчас паршиво должно быть из-за того, что случилось с Никой. Ведь в этом есть часть моей вины. Да что уж там, это мой конкретный проёб. Я не позаботился об её охране, хотя должен был.
Сука, ну как я мог догадаться, что у гниды Игорька настолько отсутствуют понятия и моральные рамки? Ко мне, падла, не смог подобраться и решил таким поганым образом отомстить. Жену мою избить. Женщину. Слабую. Беззащитную. Которая вообще не при делах, не виновата, сука, ни в чём. Кем, блять, надо быть, чтобы до такого додуматься?
Урод. Я еще думал его пожалеть. Точнее, не его самого, а его детей. Дети ж ни в чем не виноваты. Но эта падаль сама себе приговор подписала. Нельзя такую
