Шоколад. Обожаю шоколад во всех его разновидностях. Могу отказаться от чего угодно: от мяса, от молочных продуктов, от овощей, от фруктов, но от шоколада — ни за что! Иначе просто нет смысла жить.
Я побродила по дому и поискала, чем бы себя занять. Нет, не могу понять, зачем нанимателю потребовалось платить деньги домработнице, которой совершенно нечего делать?
Я человек аккуратный, поэтому дома у меня на полу бумажки не валяются. Пыль с мебели я до сих пор протираю самостоятельно, делаю это просто на автопилоте. До книг я вообще запретила Лене дотрагиваться, этого мы домработницам никогда не доверим…
Лена приходила раз в три дня, потому что приходить чаще не имело смысла. Она загружала холодильник продуктами, относила грязное белье в прачечную. Либо забирала белье из прачечной. Уборкой я ее не загружала, только попросила раз в месяц мыть окна.
Вот и вся работа.
Но я подумала и решила, что не стану отказываться от Лены. Потому что триста долларов для нее — серьезные деньги. Лена очень славная женщина, а жизнь у нее нелегкая. Пускай хоть немного передохнет в борьбе за существование. Кто мне такой Никифоров-сын, чтобы я терзалась заботой о его бюджете? К тому же, я уверена, что триста долларов для нанимателя принципиальной суммой не являются.
Зевая, я бродила по комнатам, потом плюхнулась за компьютер. Нет, жить в безделье просто невыносимо. Нужно поскандалить с нанимателем по этому поводу.
Тут в двери заскрежетал ключ.
— Лена, здравствуйте! — громко крикнула я из гостиной.
— Здрасте, Илона Ивановна, — тихо ответила домработница из коридора. Но в комнату почему-то не вошла.
— Как дела? — так же громко вопросила я.
Нет ответа. Не услышала, наверное.
Я отодвинула клавиатуру компьютера и потопала на кухню. Настроение было приподнятым, и мне хотелось с кем-нибудь поделиться хорошей энергетикой.
Лена стояла ко мне спиной и разгружала две объемистые сумки.
— Что вы мне принесли? — спросила я дружелюбно.
Лена явно запаниковала. Это было написано даже на ее спине. Она как-то странно вздрогнула и поджалась. Но ко мне так и не повернулась.
— Так все, что вы просили…
Я почувствовала неладное. Подошла к столу и попыталась заглянуть домработнице в лицо.
Лена повернулась ко мне вполоборота:
— Творожок тут обезжиренный, овощи, ряженка…
— Лена, повернитесь ко мне, — попросила я спокойно.
Домработница опустила голову и застыла.
Я подошла к ней, развернула женщину лицом к себе.
Так я и думала.
На правой щеке у Лены багровела ссадина, под нижним веком расплылся хороший синяк. Это называется, муж учит жену жизни.
Мои кулаки невольно сжались.
— Подонок, — сказала я. — Сволочь.
— Он не соображал ничего, Илона Ивановна, — привычно принялась Лена выгораживать скота, который называет себя мужчиной. — Он пьяный был…
— Да, это серьезное оправдание, — согласилась я. — Лена, почему вы ничего не предпринимаете? Почему позволяете этому ублюдку издеваться над вами и детьми?
— А что я сделать-то могу? — ответила домработница устало. Она упала на табуретку, словно ее не держали ноги, и опустила голову на руку.
— Не советское время. Раньше на работу сходишь, с мастером поговоришь — он месяц держится. Хоть месяц, а живем спокойно. Потом, правда, он опять срывался, но бить-то нас не бил. Боялся. Недавно начал.
— Демократ, наверное, — предположила я, задыхаясь от ненависти.
— Да нет, — совершенно серьезно ответила женщина. — Он за Жириновского голосует.
А, ну тогда все понятно! Как говорится, плох тот ученик, который не желает превзойти учителя! Насмотрелся алконавт, как бледное подобие фюрера тузит за волосы женщину, и решил: во как себя ведут настоящие джентльмены! И чем я хуже?..
А кто может быть безответней, чем женщина, весящая сорок пять килограммов? К тому же, родная жена, которая на мужа не заявит?
— Ненавижу, — сказала я вслух. Посмотрела на Лену и спросила:
— В милицию обращались?
— С участковым разговаривала, — ответила она. — Соседи вызвали.
— Спасибо, хоть соседи о вас позаботились…
— Да нет, он им спать мешал. Напился и орал.
— А-а-а… Понятно. И что вам сказал доблестный служитель закона?
— Сказал, что семейными дрязгами заниматься не станет. Чтоб сами разбирались.
— Где уж ему такой ерундой заниматься, — пробормотала я, чувствуя, что еще немного — и я разревусь. — У него по расписанию борьба с сицилийской мафией. Комиссар Каталкин хренов…
— Он Полозков, не Каталкин, — поправила меня Лена.
— Буду знать.
Я прошлась по кухне, охваченная самым страшным гневом. Гневом бессилия.
Вот что делать простой полуграмотной женщине, без родственников, без поддержки в этой жизни, оказавшейся в подобном положении? Вы знаете? Я тоже не знаю. Но что-то делать обязательно нужно, нельзя же так жить…
— Илона Ивановна, да вы не беспокойтесь, — начала оправдываться Лена. — Я всю работу буду аккуратно делать. Подумаешь, синяк! Что он мне помешает, что ли?
— Э-э-эх!! — сказала я, не найдя, что сказать еще.
Удалилась в библиотеку и стукнулась лбом о корешки книг.
Ну почему у наших женщин почти поголовно синдром мучениц?! Классики, что делать?!
Классики безмолвствовали, и я стукнула кулаком по разноцветным томикам. Но тут же устыдилась этого недостойного жеста.
Они-то тут при чем? Классики в подобной мерзости замечены не были!
— Илона Ивановна, — робко позвала меня Лена, сунув голову в комнату.
— Да? — ответила я устало. Мне было невыносимо стыдно оттого, что я ничем не могла помочь этой хорошей женщине.
— Что мне еще сделать?
— Ничего не нужно, — ответила я. — Отдыхайте.
Она потопталась в коридоре.
— Может, я окна помою?
— Двух недель не прошло с прошлого раза.
— Или занавески постираю?..
Она встретилась со мной взглядом и страшно смутилась.
— Мне уж лучше у вас быть, чем дома, — сказала она тихо.
Я взялась за лоб.
— Хорошо, Лена, — ответила я, стараясь говорить спокойно. — Делайте все, что считаете нужным. Хотите, можете просто посидеть и книжку почитать…
— Да что вы…
— Не хотите — не надо. Придумайте сами, чем тут можно заняться.
— Спасибо, Илона Ивановна, — обрадовалась домработница.
У меня не хватило сил ответить «пожалуйста». Было в этом что-то циничное.
Поэтому я просто собралась, крикнула, что ухожу по делу, и вышла на улицу. Никаких дел у меня не было в помине, но оставаться дома и любоваться на несчастную Лену с изуродованным лицом было выше моих сил.
