Ознакомительная версия.
Ежегодный концерт на Васильевском спуске был для Марины мечтой.
Первые лица государства, лучшие артисты страны!..
Отбор на это мероприятие шел жесточайший. Однако случалось, что на выступление приглашали и восходящих звездочек – для массовки, для разогрева, особенно если у них уже имелись хиты, попавшие в ротацию.
Задолго до концерта продюсеры начинающих, а иногда и маститых звезд, бились насмерть, отстаивая право участвовать в этих концертах, и только монстры вроде Алмазова за свою судьбу были спокойны. Им при любом раскладе волноваться было глупо…
Марина отчетливо помнила, как на таком же концерте год назад выступил ее злейший враг Дима Белов, тогда совсем еще не звезда первой величины. Но у Димы был мощный тыл в лице покойного ныне Люксенштейна…
У Марины тыл тоже был.
Ашота она только что удовлетворила в его кабинете, заняв привычную позу под его столом, давилась от отвращения, глотая его выделения, казавшиеся горькими, как яд. Хорошо еще, что теперь их встречи сократились. У Адамяна было много дел и без того, чтобы тратить его на третьеразрядную певичку – так он высказывался, ничуть не стесняясь ее присутствия.
А она терпела, поджидая подачки, как верная собачонка.
А что делать?!
Проявишь норов, как эта голенастая Рокси, – и мигом вылетишь из обоймы.
Хотя пример был неудачным…
Рокси ловко уцепилась за Черского и не только не потонула, но вновь вознеслась на его славе.
И мифический покровитель, которого эта громкоголосая лошадь прятала ото всех, снова позвал ее назад, да еще на ее же условиях.
Умеют же люди устроиться!
А тут…
Продюсер Марины – Петя Крапивин, которого она тоже, на всякий случай, осчастливила в постели, заверил ее: с выступлением на Васильевском полный ажур!
Конечно, козырное второе отделение ей никто не даст, там будут выступать звезды первой величины, но на открытие она может твердо рассчитывать.
Обрадованная Марина завизжала, полезла к Пете с поцелуями, а вечером потратила все свои сбережения на новые наряды.
Ведь перед первыми лицами государства надо выглядеть достойно!
Конечно, ни на президента, ни на премьера она не замахивалась, но вдруг какой-нибудь министр проникнется ее нежным голосом, наивными голубыми глазами и чистой кожей, выдернет ее из-под опеки Ашота и сделает настоящей звездой?!.
А что?
Вон у Таниты Линь муж в правительстве, какой-то министр, а Танита заливается на эстраде соловьем.
Чем, собственно, Марина хуже?
Двадцать девятого апреля, когда Марина вернулась из Киева, где даже участвовала во внеочередных выборах не то в украинскую Раду, не то в президенты – она не забивала этим голову, – Петя Крапивин сообщил: в концерте она участвовать не будет.
Они валялись на кровати гостиничного номера в Петербурге, где все еще было сыро, сумрачно, а весна, уже вовсю шумевшая в Москве, ощущалась как-то неопределенно – намеком, полутоном, словно постучалась, да так и застыла на пороге…
Гостиничный номер был так себе.
Безликий, неуютный, со стандартной обстановкой, даром что люкс.
По статусу ни Марине, ни ее продюсеру дорогих гостиниц еще не полагалось, вот и приходилось перебиваться чем придется. Светлые обои, двуспальная кровать, точнее – две сдвинутых односпальных. На тумбочке – телевизор, на стене картинка с пошлым пейзажем. В неровно стоящем платяном шкафу покосилась дверца, и потому ее не следовало закрывать плотно, а ручка, стоит дернуть посильнее, оставалась в руке…
Как там говорили в старой сказке?
«Убожество – и никакого художества»?
Впрочем, какая разница?..
Душ имеется, кровать есть, а большего и не надо.
Если бы концерт, который она отработала, был чуть пораньше, они бы спокойно уехали в Москву поездом или улетели самолетом.
Но она так устала, что была рада задержке.
К гастролям, как оказалось, тоже надо привыкать, и это давалось особенно тяжело: спать в поездах и самолетах она еще не научилась, отчего на концерты часто выходила разбитая. И только на сцене – вот она, волшебная сила искусства! – преображалась, словно за спиной вырастали крылья…
Энергия зрителей била в лицо, отчего Марина молодела на несколько лет, чувствуя себя школьницей.
Помимо этого, грела мысль о предстоящих первомайских праздниках и выступлениях у Кремля, как и было обещано.
И вдруг такая засада…
– Почему ты мне сразу не сказал? – возмутилась она и даже толкнула его в тощую грудь, да с такой силой, что Петя едва не свалился с кровати.
– Да как-то из головы вылетело, – попробовал он оправдаться, снисходительно улыбаясь.
– Потрахаться у тебя из головы не вылетело почему-то?! – ядовито уточнила она и, откинув одеяльце, решительно встала.
Петя попытался удержать ее, но Марина зло выдернула руку:
– Ты понимаешь, как я рассчитывала на этот концерт?
– Ну и чего ты орешь? – миролюбиво спросил он. – Ты же знаешь, я не решаю эти вопросы. Не мой уровень. И потом: у тебя и так первого числа два концерта! Тебе мало, что ли?
– Да! – заорала Марина, позабыв, что она стоит перед ним совершенно голая. – Да! Мне мало! Потому что эти концерты – в ночных клубах. Их никто не увидит. А это выступление показали бы на всю страну! Обо мне узнали бы даже во Владивостоке! Для меня это – шанс! Сколько мне еще горбатиться на всяких второсортных площадках за гроши? Я же певица, в конце концов! Понимаешь? Пе-ви-ца! Настоящая!
– Марусь, ну чего ты так раскочегарилась? – лениво протянул Петя. – Ну, не этот концерт, так следующий, делов-то. Давай, иди ко мне…
– Я тебе не шалава подзаборная, чтобы по первому свистку в койку прыгать, – прошипела Марина.
Петя презрительно скривился:
– Да? А кто ты?
Марина, которая в этот момент раскопала под простынями свои трусики и пыталась натянуть их, запуталась в тоненьких полосочках кружев и едва не свалилась.
– Что ты сказал? – недоверчиво произнесла она.
– Я не сказал, я спросил: кто ты? Не шалава? Орлеанская девственница? Со мной трахаешься, у Ашота отсасываешь… Кому ты еще давала? Кажется, звуковику, верно? Я понимаю, что это все ради искусства, как иначе?! Только дела это не меняет. Шалава ты и есть. С кем угодно готова лечь, лишь бы на кочку повыше вскарабкаться.
– Замолчи! – завизжала Марина. – Заткни свое хайло, козел! Урод!..
– На себя посмотри…
– Пошел вон отсюда, скотина! Если ты думаешь, что я позволю к себе хоть пальцем теперь прикоснуться, то ты очень и очень… да… очень и очень!
– Ну-ну? – подбодрил ее Петя. – Что я – «очень и очень»?
От волнения и злости она никак не могла подобрать нужное слово.
Вечно с ней так!
Стоит разволноваться, и слова застревают в голове, особенно если на нее смотрят в упор, как этот…
Ознакомительная версия.
