Эми посмотрела на него так, словно хотела пронзить его взглядом, добравшись до самых темных уголков его души. Марку вдруг стало не по себе.
– Мистер Пауэлл, – равнодушным тоном изрекла она, по-видимому не обращая внимания на мольбу в его глазах, – по-моему, нам с вами больше нечего сказать друг другу.
Такого прямодушия Марку еще не доводилось встретить ни в одной женщине. Его передернуло при мысли о том, что впервые привело его сюда, какие недобрые планы он тогда вынашивал. Он вдруг почувствовал отвращение к самому себе.
Он лихорадочно соображал. Томный взгляд и мольба в голосе в случае с этой девочкой явно не срабатывали.
– Хорошо, – произнес он. – Пусть мы ненавидим друг друга до мозга костей. Будь по-вашему. Но вы же не станете отрицать, что между нами есть много общего?
– Я так не думаю, – ледяным тоном отрезала она.
Эми налегла на педали, недвусмысленно давая понять, что разговор окончен. Дребезжащий голос Джифа Уэлдона заставил его оглянуться.
– Мистер Пауэлл, пройдемте в дом.
Марк покорно последовал за ним.
– Скажите, зачем вы взяли фотокамеру? – спросил Уэлдон, когда они уже вошли в зал.
Марк пожал плечами.
– Привычка, наверное. Я вообще редко расстаюсь с камерой.
– Идемте в кабинет. Я потом позвоню Лиззи, чтобы она принесла нам чаю.
Марк невольно поморщился: его раздражали барские манеры старого Уэлдона.
– Благодарю вас, не стоит. Мне пора возвращаться, надо еще собрать вещи.
Пройдя вслед за Джифом в небольшой кабинет, в котором царил полумрак, он опустился в кресло у окна, откуда был виден уголок сада.
– Получился бы неплохой снимок… – Отметив про себя изысканную красоту витражного стекла, Марк обернулся. Уэлдон, утонувший в глубоком кресле за огромным дубовым столом, был едва заметен. – Летом, когда розы в цвету… – Марк встал и, пройдя в центр комнаты, остановился напротив окна.
– Понимаете, что я имею в виду? – Он сложил домиком ладони, взяв окно в воображаемую рамку. – В открытом окне цветущие розы в обрамлении тяжелых рам и мрачных каменных стен – это создаст замечательный эффект света и тени. Отличный ракурс, как вы считаете?
Уэлдон откинулся на спинку кресла и невесело усмехнулся.
– Боюсь, с возрастом я утратил способность воспринимать красоту окружающего мира, – сказал он. – А у вас, мой мальчик, несомненный талант. Уайдейл зимой вы сняли очень хорошо.
Марк про себя отметил, что "очень хорошо" – это мягко сказано. Фотографии получились отличные. Суровый зимний пейзаж лишь подчеркивал мистическую красоту и очарование старинных каменных стен. Марк был очарован старым замком, как только увидел его с высоты птичьего полета. Однако только на земле он неожиданно для себя обнаружил, что у замка есть сердце и люди, которые в нем живут и которые любят его. Именно тогда у Марка впервые возникли сомнения. Его замысел уже не казался ему столь безупречным.
Здесь, в этом логове аскета, он чувствовал себя, как в каменной темнице. С куда большим удовольствием он бродил бы теперь по парку, настраивал бы объектив, наводил фокус, чтобы запечатлеть на пленке свежую весеннюю зелень еще не распустившихся листьев, острые как иглы шипы роз, их плотные и тугие, готовые вот-вот раскрыться бутоны.
– Сядьте. Нам надо поговорить, – сказал Уэлдон; тон его выдавал нетерпение.
Марк вернулся к окну и снова опустился в зеленое кожаное кресло.
– Когда мне на глаза попадается что-то стоящее, я обо всем забываю, – сказал он.
Джиф Уэлдон поморщился.
– Вы находите, что мои розы – это что-то стоящее?
– Всякий раз, как я попадаю сюда, я открываю для себя что-то новое, что-то такое, что мне хочется взять с собой. – Марк беспомощно развел руками. – Ничего не могу с собой поделать.
Джиф Уэлдон задумчиво смотрел на его руки.
– У вас руки художника. Когда-то и мои были такими же, пока артрит не превратил их в эти бесформенные, уродливые и ни на что ни годные штуковины.
– Вы ведь были хирургом. Наверное, непросто расстаться с такой профессией.
– А откуда вам известно, что я был хирургом? – Брови у Джифа Уэлдона поползли вверх. – Я вам об этом не говорил.
Марк понял, что пора выкладывать карты. Все утро они играли в словесные прятки. Старик Уэлдон все время пытался выведать у него о его прошлом. Марк отвечал ему тем же, норовя как бы невзначай перевести беседу на интересующую его тему, а именно на Эми. Однако Джиф Уэлдон был необычайно сдержан, когда разговор касался его прошлого. Его интересовали лишь факты биографии молодого фотографа.
– Мне рассказывала о вас мать, – сказал Марк, понимая, что эти его слова произведут эффект разорвавшейся бомбы.
Джиф Уэлдон громко засопел.
– Вам мог сказать об этом кто угодно, – забормотал он, уронив руки на стол. – Наверное, Эми говорила, когда вы приезжали сюда в прошлый раз… Или эта женщина-репортер, хотя… не помню, чтобы я рассказывал ей…
– Мне рассказывала о вас мать, – нарочито растягивая слова, повторил Марк. – Мистер Уэлдон, моя мать была вашей женой. Давайте не будем больше ходить вокруг да около. Ведь в душе вы прекрасно знаете, зачем пригласили меня сюда.
– Однако вы продолжаете называть меня мистер Уэлдон, – хриплым от волнения голосом промолвил старик, – а не…
– Уж не думаете ли вы, что я буду называть вас отцом! – Марк саркастически засмеялся. – Согласитесь, это было бы лицемерием. Отец – это человек, который любит своих детей. Это человек, которым сын может восхищаться, с которого может брать пример.
Джиф Уэлдон еще больше съежился.
– Похоже, вам это не грозит.
– Я не могу уважать человека, который обрек мою мать на долгие годы страданий.
– Я не подозревал о вашем существовании, – чуть слышно промолвил Джиф Уэлдон. – Я не знал, что она была в положении, когда уезжала из Уайдейл-холла.
Некоторое время они молчали. Наконец Марк, с усилием выговаривая слова, произнес:
– Почему моя мать оставила вас? Что вы ей сделали? Почему она даже имени вашего при мне не произносила вслух до тех пор, пока я не стал жить отдельно?
Уэлдон медленно покачал головой.
– Я… я не могу вам этого сказать…
– Вы должны мне сказать, – прорычал Пауэлл, поднимаясь с кресла и устремляясь к столу, за которым в сумрачном освещении едва угадывалась тщедушная фигурка старого Уэлдона. – Я не смогу понять вас, если не узнаю, что произошло между вами.
– Лучше вам этого не знать. – Джиф Уэлдон устало смежил веки.
Марк стукнул кулаком по столу.
– Вы скажете мне. Я должен знать. Мимолетная улыбка скользнула по бескровным губам Уэлдона.
– Нет, – сказал он. – Теперь вы знаете, что я убедился – вы действительно мой сын. Больше вам ничего знать не нужно.
