– Это тебе действительно нравится?
– Я никогда не видела такой роскоши…
– Ты можешь принять ванну, если тебе хочется.
– Спасибо.
Я увидела две раковины. И душ за стеклянной перегородкой.
– У Хичкока меня бы убили за этой перегородкой. Банальная сцена.
– Какая?
Он выглядел уставшим.
– Все та же. Обнаженная женщина с закрытыми глазами под струящейся водой, убийца приоткрывает входную дверь…
Он смотрел на меня с явной неприязнью, которую я относила за счет усталости.
– Ну и что?
– Она моется, наслаждаясь водой, не предчувствуя опасности. Наконец замечает тень на перегородке. Если последняя не запотевает. Затем раздается страшный вопль, крупный план. С журчанием льется вода, окрашенная кровью.
Чтобы скрыть свое нервное состояние, Грегори зевнул. Хорошо воспитанный, он прикрыл рот рукой.
– Твои экскурсы в кино… – сказал он.
– Каждую субботу после обеда мой отец развлекался. Говорил маме, что мы прогуляемся и чего-нибудь поедим. Отводил меня в кинотеатр, в котором демонстрировали старые фильмы и хозяйку которого он знал. Поручал меня билетерше, с которой у него когда-то была связь, и направлялся к своей любовнице. Иногда я смотрела до трех фильмов.
Помню очень много. Кроме лица билетерши. Я с трудом его различала. Она мне говорила: «Никому ни звука». Мама никогда не могла понять причину моих кошмаров. Я возвращалась домой с головой, распухшей от историй, пресытившись любовными сценами. Я никогда не «выдала» своего отца. Даже будучи взрослой, ничего не говорила маме. Она убеждена, что у нее было несколько лет нормальной жизни, как она говорит, с папой.
Поскольку Грегори проявлял очень большой интерес к моей жизни, то я догадалась, что в нем было что-то от любителя подсматривать эротические сцены. Душой и телом. Тоска, которая охватывала меня, когда я думала о маме, наполняла меня тревогой. В каком мире она затерялась? Ох, если бы я могла с ней поговорить, сказать, что везу ей ожерелье.
– Мне бы хотелось, чтобы ты провел ночь со мной, Грегори…
– Мы занимались любовью утром.
– Ты не обязан заниматься любовью (я выделила слово «обязан»). Просто остаться здесь… Мне немного страшно. Я не переношу страха.
– Я приду позже, если ты хочешь. Мне надо с ними повидаться. Идем со мной. Ты встретишься с ними сегодня вечером.
– Нет, завтра. Но останься, Грегори, пожалуйста. В десять лет папа мне позволил посмотреть «Доктора Джекила и мистера Хайда». Я плакала двое суток после этого фильма. Мама не понимала, я не могла ей рассказать. С тех пор я плохо чувствую себя в помещении на первом этаже с застекленной дверью. Мне чудится лицо монстра, прилипшее к стеклу. Слегка приплюснутое, с безумными глазами.
Грегори притянул меня к себе и прикоснулся губами к векам.
– Ты замечательная.
Я готова была уступить. Мне нужна была ласка. Немного ласки.
Я продолжала оправдываться.
– События прошлого неожиданно оживают и вызывают у меня видения…
– Бесценные, – сказал он. – Тебе нет цены. Ты очень сильная. У меня никогда не было такой сильной женщины, как ты… Не бойся. Это недостойно тебя… Доминиканцы самые приятные люди в мире. Это гостеприимная страна.
– Я боюсь не доминиканцев, а…
– Что тебя пугает?
– Те, что живут здесь… Вы все немного…
– Ты нас не знаешь…
– Именно поэтому. Я размышляла.
– Рассуди. Кто может быть заинтересован в смерти преподавателя лицея без денег из Франции? Преступление ради преступления? Ритуальное убийство?
Теперь он забавлялся.
– Ты сама себе внушила страх. Смутные воспоминания, безотчетные догадки, все это в тебе, ты сама себя накручиваешь и сама себя раскручиваешь.
Он был прав.
– Почему ты не хочешь спать со мной?
– Мне нужно передохнуть немного.
– Передохнуть?
Я была ошарашена.
– От чего?
– Ты догадалась о многом, по существу ничего не зная. Ты проницательна… Какая проницательность…
Я отдалялась от него.
– Отдохни от меня… Я больше ничего не скажу… Никаких заклинаний, ничего.
– Спокойной ночи, – сказал он, довольный. – Спи спокойно.
Но я все же беспокоилась.
– Где твоя комната? Если мне что-то понадобится. У меня может быть нервный приступ, почечная колика, или я наступлю на змею, направляясь в ванную комнату.
– Змеи здесь не водятся, – сказал он.
Он мне показал телефон.
– Чтобы позвонить в другую комнату, как в гостинице, ты набираешь номер комнаты через ноль.
– Какой у тебя номер?
– Тебе это важно?
– Да. Если ты не скажешь, я иду за тобой.
– Восемь. Помилуй, дай мне выспаться.
Он еще раз пожелал мне «спокойной ночи» через дверь. Его голос звучал приглушенно. Я осталась одна. Проверила, закрыто ли окно-дверь, скрытое плотными занавесками. Обнаружила также закрытые ставни, окно в ванной комнате. Открыла и закрыла стенные шкафы. Поворачивала ключи и прислушивалась к их сухому щелчку. Долго чистила зубы. У меня не было желания принять ванну. Еще меньше душ. «Захлебнуться в ванне, поведав обо всем, или быть задушенной в душевой кабине, чтобы умолкнуть наконец навсегда…» Потом я прогнала эти видения и улеглась. Тонкая струйка из кондиционера, как ледяной палец, ласкала мне нос. Мне пришлось перевернуться в кровати и положить подушку на место ног. Я тотчас представила убийцу, который всаживает нож в правую лодыжку или сдавливает левую, пытаясь определить в темноте объем моей шеи. Я оставалась неподвижной. Мне казалось, что, если я не буду двигаться, враг обо мне забудет. Все более и более деревенея, превратившись, наконец, в настоящее бревно, я жаждала сна.
Посреди ночи с беспорядочно бьющимся сердцем, с пересохшим горлом я поднялась, чтобы попить воды. Не нашла выключателя, споткнулась о стул. Наконец, нащупала лампу, которая стояла на комоде. Найдя выключатель на нескончаемом шнуре, осветила комнату. Опорожнила наполовину термос. Ледяная вода меня успокоила. Измученная, вернулась к кровати-катафалку, улеглась и впала в бессознательное состояние. От страха и усталости я уснула без сновидений.
Проснувшись, я начала искать на одеяле свои часы-браслет. Было шесть тридцать, раздвинула шторы, трудилась, словно дятел, который долбит в растерянности по покатой деревянной обшивке стен.
За легким утренним туманом дышал темно-зеленый лес. На лужайке, которая отделяла эту сторону дома от тихих джунглей, пытались разминуться две белые птицы, быстро шагавшие навстречу друг другу. Огромные чайки или маленькие цапли? Я не различала их ни по виду, ни по беззаботному крику. Одна из птиц повернулась, посмотрела на меня, слегка наклонив голову. Обеспокоенный близорукий взгляд, поза, которую очень часто принимают любопытные птицы.
