Питер, который много лет не разговаривал со своими родителями – хотя время от времени он пишет матери на адрес соседей, – решается позвонить и сообщить им о Хлое. Он никогда особенно не распространялся о своих родителях. Его отец вешает трубку, едва услышав: «Это Питер». Питер смотрит на отключившийся телефон. Он уходит из дома, не взглянув на меня.
Во время его отсутствия звонит телефон. Женский голос говорит:
– Мне крайне неловко тревожить вас. Я мать Питера. А вы Элизабет?
Я отвечаю, что да.
– Но откуда вы знаете мое имя?
– Я видела вас в «Горячей линии». У вас уже родился ребенок?
– На прошлой неделе. Девочка. Мы назвали ее Хлоей.
Мать Питера глубоко вздыхает.
– Я догадалась, что это звонил Питер, он хотел сообщить нам… Мне просто не верится. Я стала бабушкой.
Мы разговариваем о малышах. Она рассказывает мне, каким упрямым был Питер.
– Он вечно спорил с отцом, а тот еще больший упрямец. Он не смог принять нашего сына таким, какой он есть, – говорит она. – Я всю жизнь жила между двух огней.
– Давно вы не разговаривали с Питером?
– Ужасно давно. Мне хочется, чтобы мой сын вернулся. Вместе с его семьей. Но его отец – слишком гордый упрямец.
Далее следует пауза, потому что я совершенно не знаю, что сказать. При всех моих ссорах с сестрой и матерью я даже не представляю, что могла бы годами не общаться с ними.
– Я даже не уверена, помнит ли кто-то из них, из-за чего они поссорились последний раз. Питер просто развернулся и ушел, – продолжает она.
Такая неумолимость вроде бы совсем не в характере того Питера, которого я знаю. Я подозреваю, конечно, что терпение его не безгранично, но ко мне он относится с почти ангельским терпением. Интересно, какой мой поступок мог бы вынудить его бросить меня. Но эти мысли не поколебали моей уверенности в его любви.
– Может, вы хотите приехать посмотреть на малышку? Мы будем рады видеть вас.
– Я не могу.
– Тогда мы можем отправить вам фотографии по электронной почте.
– К сожалению, у меня технофобия.
Я слышу печальные нотки в ее голосе. Я обещаю послать фотографии обычной почтой.
Питер возвращается домой часа через три, и мы обсуждаем звонок его матери. В основном мы говорим о том, что нам не хочется повторять с Хлоей тех ошибок, которые допустили с нами наши родители. Вероятно, все родители в свое время говорили примерно то же самое. Я представляю, как Каин жаловался своей жене на то, что родители не обращали на него внимания, но обожали Авеля.
Впервые я могу представить, что моя мать испытывала ко мне такие же чувства, какие я испытываю к Хлое – хотя это очень странное ощущение.
В выходные, через неделю, мы одалживаем у Бена видеокамеру, чтобы снять малышку. Мы записываем две кассеты: одну – для матери Питера, а вторую – для моей матери и тетушки Энн. Моя мать звонит нам, получив посылку. На сей раз она не говорит ни единого плохого слова.
– Может, вы с тетей Энн приедете навестить нас осенью? – спрашиваю я. Я серьезно обдумала это приглашение.
– Лиз пригласила нас, Энн, – слышу я, как мать говорит в сторону.
– Мы закажем билеты, – просачивается тетушкин голос.
– Давайте встретимся в День благодарения, – говорит мать.
– Отличная идея, – говорю я. И у меня действительно такое мнение.
Август плавно сменяется сентябрем. Впервые, с четырехлетнего возраста, я не готовлюсь к новому учебному году. Так странно в преддверии сентября не запасаться новыми ручками и тетрадками, не доставать теплые одежды. Январь никогда не воспринимался мной как начало года, он был просто продолжением года, начавшегося в сентябре.
Когда почтальон приносит заказное письмо, мы с Джуди сидим у меня на кухне. Она забежала ко мне в свой обеденный перерыв, чтобы подкрепиться салатом с лососем и полюбоваться на малышку. Найдя меня за нарезанием сельдерея, она берет это занятие на себя, когда я иду открывать почтальону. В послании от Совета правления Фенвея сообщается, что заседание по поводу обсуждения моего дела назначено на первое октября.
Кэрол потребовала его уже давно, через неделю после моего увольнения. Может, они наконец образумились в связи с тем, что на прошлой неделе она подала иск в суд.
Джуди накрывает на стол, а я мою руки, чтобы избавиться от рыбного запаха.
Звонит телефон. Я спокойно продолжаю вытирать руки, поскольку привыкла не брать трубку до третьего звонка, когда с включившегося автоответчика поступает сообщение о личности звонящего. В честь Хлои у нас теперь записана «Сверкай, сверкай, звездочка». Дождавшись окончания мелодии, я могу приступать к разговору.
– Привет, Лиз. Это Кэрол. Я послала им вторую повестку, затребовав все твои рабочие документы и отзывы. – Три недели назад она велела мне отправить заказное письмо с просьбой предоставить копии моих документов. Разумеется, они ничего не прислали. – Наконец дело сдвинулось с мертвой точки, – говорит она перед тем, как попрощаться.
– И все-таки я рада, что мы попытались для начала обойтись без судебных разборок, – говорю я Джуди, которая заправляет салат майонезом.
– С большинством людей довольно приятно иметь дело, но только не с членами этой управленческой стаи. Порой приходится надевать волчью шкуру, чтобы тебя не сожрали.
– Но такая защитная маскировка еще не делает меня хищницей, – замечаю я.
– Безусловно. Но разве ты не вправе, отстаивая свои интересы, куснуть кое-кого? – Она берет ложку и пробует салат. – Надо добавить еще немного карри.
Это письмо является первым важным событием после рождения Хлои. Все последнее время важными событиями были улыбки моей дочери, а не дела, связанные с моей карьерой или разводом. Мне даже не верится, что я так привязалась к ней.
Джуди нарезает лимон для приготовления нашего послеобеденного чая со льдом, а я купаю Хлою в кухонной раковине. Она смешно помахивает своими ручонками. Первое время она с подозрением относилась к таким купаниям, но теперь полюбила их. Я заворачиваю ее в полотенце с капюшоном и отношу на второй этаж.
Мы не стали приобретать кучу специальных детских вещей, купили только детскую кроватку и складной стульчик, чтобы я могла присесть с ней в любом месте. Однако я начинаю понимать преимущества одежного стола. Интересно, делают ли еще такие комплекты столов с ванночками? Мама долго хранила его на чердаке; поверхность столика была обтянута материей, и в середине пришиты завязки для фиксации положения ребенка. На обратной стороне этого холста были карманы для всякой всячины, и в них можно было воткнуть булавки. Может, он все еще на чердаке. Надо будет спросить Джанис, когда я увижу ее на следующей неделе.
