Темный час - Дилейни Фостер

— Я слышал, — сказал я вместо обычного приветствия, которым обычно отвечал своему адвокату, когда он звонил.

— Он оставил вам записку.

— Это я тоже слышал.

— Он также оставил вам дом.

— Он мне не нужен, — я покинул этот дом в восемнадцать лет, поклявшись никогда больше не переступать его порог. — А как же моя мать? — Я использовала этот термин очень вольно.

— О ней заботятся. И я полагал, что вы позволите ей остаться в доме.

— Хорошо, что ты не азартный игрок, Джим. Ты отстой в предсказаниях, — я постучал карандашом по блокноту, делая паузу, чтобы подумать. — Поищите финансовые записи моей семьи и найдите горничную. У меня нет имени, но она работала у моего отца примерно двадцать семь лет назад. Светлые волосы. Зеленые глаза. — Когда эти слова сорвались с моих губ, у меня скрутило живот. Это был первый раз, когда я просила кого-то найти мою мать.

— Хорошо…. — Он протянул это слово, словно ожидая от меня подробностей.

— Выгони мою мать и отдай дом той горничной.

— Чендлер, ты не можешь просто…

Конец разговора.

Я бросил мобильный телефон на свой стол.

— Да, — я выдохнул. — Я могу.

Я откинул голову назад и уставился в потолок.

Его больше не было.

Мой отец был мертв.

Причина самоубийства до сих пор неизвестна.

Я знал.

Шесть месяцев назад он умолял меня остановиться. Перестать строить. Перестать покупать. Перестать расти.

Пятнадцатилетний мальчик, который стоял перед ним и умолял его брать с собой на гольф по воскресеньям, чтобы не пришлось оставаться в этом доме; тот, кто пытался рассказать ему, что происходит, но его игнорировали; кому лгали всю жизнь и относились к нему так, будто он не имеет значения, посмотрел ему в глаза, протянул ему веревку и сказал, чтобы он шел на хрен.

Я сделал это. Я был бомбой, которая упала и взорвала все изнутри.

Я должен был плакать. Разозлиться. Почувствовать что-то. Что угодно, кроме облегчения, которое наполнило мои легкие свежим воздухом. Как можно оплакивать человека, который всю жизнь был призраком? Его присутствие преследовало меня и при жизни. Я не собирался позволить ему мучить меня после смерти.

Дверь со скрипом открылась, и Эннистон заглянула внутрь. Ангел, проверяющий своего дьявола. Босиком, в сарафане, без лифчика. Я знал это. Даже после целого года ежедневного бодрствования рядом с ней, это лицо все еще заставляло мой член напрягаться.

Я никогда не рассказывал ей о ее матери и не собирался. Я не понаслышке знал, как несправедливо перекладывать грехи родителей на ребенка. Это был не ее демон. Это не было ее наказанием. Я потратил впустую достаточно времени на Эннистон из-за мести. Королева была мертва. У меня была моя девочка. Не было необходимости заливать кислотой рану, когда она уже закрыта. Она и так пережила достаточно дерьма со своим отцом.

— Я подумала, что тебе нужно выпить. — Эннистон держала в одной руке бутылку бурбона.

— Ты мне нужна.

Она усмехнулась, проходя через комнату, бутылка болталась между ее пальцами.

— Я пришла с выпивкой.

Я провел ладонью по брюкам, вниз по длине своей эрекции.

— Я бы предпочел, чтобы ты просто кончила (прим. «come», пришла/кончила — игра слов).

Она обошла мой стул, провела кончиком пальца по подлокотнику и спинке, затем взяла в руку мои волосы и откинула голову назад.

— Открой, — сказала она, держа бутылку над моим лицом.

Хорошо, Маленькая Бунтарка. Я подыграю тебе. Пока что.

Я открыл рот, и она наклонила бутылку. Теплая янтарная жидкость потекла как река по моим губам и подбородку. Вниз по горлу и груди. Я открыл рот шире, наслаждаясь мягким вкусом, который вливался мне в рот.

Она поставила бутылку на стол, затем что-то нажала на своем телефоне. Блюзовое вступление к песне Рианны «Love on the Brain» эхом разнеслось по моему кабинету. Какого черта? Она, должно быть, подключилась к моей звуковой системе. Она спланировала это. Вот подлая маленькая дрянь…

Эннистон обошла вокруг моего стола, убрала ноутбук, блокнот, карандаши и положила их на пол.

— Если это твой способ попросить меня трахнуть тебя на моем столе, то ответ «да».

— Это всегда было «да». Рабочий стол. Кухонный стол. Стол в ванной. Это не имело никакого значения. Если ее киска была там, чтобы взять, я брал ее.

У меня, блять, перехватило дыхание, когда она забралась на мой стол на четвереньках, затем опустила локти, наклонившись передо мной. Задница в воздухе, сиськи у моего лица, ее глаза устремлены на меня. Гребаная львица, готовая убивать.

— Ты играешь с огнем, детка. — Я крепко сжал челюсти и поерзал в кресле, борясь с каждым гребаным первобытным инстинктом внутри меня.

Она поднесла палец к моим губам, заставляя меня заткнуться. Заткнуть меня, твою мать.

— Хорошо. Я люблю погорячее, — ответила она с ухмылкой.

А потом она встала и начала танцевать под музыку. Она крутила бедрами в такт, также как она каталась на моем члене. Ее рука скользнула по бедру к низу платья и задрала его над одной ягодицей. Без трусиков. Бляяяять. Я потер свой член через штаны, сильно сжимая его и отталкиваясь от стула, представляя, как зарываю свой член в ее тугую, горячую киску. Она схватила прядь своих волос, смахнув с шеи, и прикусила губу. То, как она двигалась, как закрывала глаза и раздвигала губы, пока ее руки блуждали по ее телу. Она танцевала так, словно я прикасался к ней, словно она чувствовала мои руки на своем теле, мой рот на ее коже, мой член в ее киске. Она танцевала, как одна из моих девушек в клубе. Заметьте: лучше, чем мои девушки в клубе.

Где, блять, она этому научилась? Черт побери.

Я вскочил со стула.

Она прижала крошечную ножку к моей груди, толкая меня обратно вниз.

Мои глаза сузились. О, детка, ты за это заплатишь.

Она повернулась, согнулась в талии, задрала платье и подставила свою идеальную задницу мне в лицо. Ее голова просунулась сквозь щель между ног, а руки пробежались по внутренней стороне бедер.

— Разве это не то, что тебе нравится?

— Ты, то, что мне нравится. — Я встал, бросая на нее взгляд, чтобы заставить меня снова сесть. Она облизала губы и поднесла руку к своей киске, идеальной, гладкой киске, мокрой и готовой. Я отдернул руку и шлепнул ее по заднице. Сильно. Достаточно сильно, чтобы оставить горячий красный след. Затем я разгладил его ладонью, когда приблизил свой рот к ее