Я остановил мотоцикл напротив дома с ярко освещенными окнами и повернулся к Нику:
— Это Сомтер. Он будет ждать нас, когда мы вернемся с Кай. Ждать тебя.
Сначала Ник онемел. Потом его лицо исказилось от злости.
— Ты позвонил ему? — процедил он. — Ты позвонил ему?!
— Другого пути нет. Тебе придется ответить за то, что ты сделал. Сбежать ты все равно не можешь. Если бы я думал иначе, я бы тебя отпустил.
Мы оба посмотрели на бордовый с белым фургон в конце улицы. Сомтер неподвижно сидел за рулем.
— Я ему доверяю, — продолжил я. — Сомтер не варвар. Он хороший человек. Он даст нам пятнадцать минут.
Ник повесил голову. А потом рассмеялся.
Сидя на нагруженном водой мотоцикле, я внезапно засомневался, нет ли иного пути.
— Может, это и не слишком удачный план, — заметил я.
Я надеялся, что Ник пойдет к Сомтеру прямо сейчас.
— Нет, — покачал он головой, — план отличный. Вода нужна всем.
Мы взяли по упаковке в каждую руку и подошли к зданию. Слева от двери был домофон. В динамике раздался треск, и мужской голос спросил что–то по–тайски.
— Нам плао, — сказал я. — Курьер. Доставка воды. Нам плао.
— Не поздновато ли для курьера?.. — пробормотал Ник.
Я не ответил.
В доме долго совещались по–тайски. Когда я уже решил, что план мой не сработал, дверь открылась, и на пороге возник крупный мужчина лет тридцати. Он уставился на нас из темноты, потом отступил в сторону и указал на старые бетонные ступени, ведущие наверх.
— Кхоп кхун крап, — вежливо произнес я.
«Большое спасибо».
Я пригнул голову и направился к лестнице. Ник последовал за мной.
Таец рассмеялся.
— Йинди тон рап!
«Добро пожаловать в Таиланд!».
На лестнице было темно, но со второго этажа лился яркий свет. В дверях мама–сан прощалась с несколькими клиентами лет тридцати–сорока. Хотя это заведение находилось не на Бангла–роуд, выглядела она, как любая тамошняя мама–сан: волосы молоденькой девушки и лицо старухи. Только эта не улыбнулась при виде двух белых мужчин. Наоборот, ее улыбка поблекла и исчезла. Она резко мотнула головой на дверь, и мы вошли.
Никогда еще я не видел ничего похожего.
Мужчины стояли вдоль одной стены, пили и курили. Женщины — вернее, девушки десятью, пятнадцатью, двадцатью годами моложе мужчин — сидели вдоль другой и не пили.
Все девушки были одеты в нечто шелковистое, с глубоким декольте и разрезами по бокам. Видимо, так в представлении мамы–сан выглядели вечерние платья. В центре зала стояло небольшое караоке, и одна из девушек пела в микрофон тайскую песню о любви.
Это была Кай.
— Эй! — рявкнула на нас мама–сан, указывая на стойку в углу, за которой молодой тайский бармен ожесточенно колол лед длинным серебристым пестиком.
Когда я подошел к бармену, он даже не взглянул на меня — только показал кивком головы, чтобы я засунул упаковки с водой под стойку.
Кай допела. Послышались вежливые аплодисменты. Один мужчина отделился от стены и надел ей на шею гирлянду из бумажных цветов. Только тут я заметил, что у всех девушек на шее висят такие же гирлянды.
Так вот как это происходит, подумал я.
В конце ночи администрация обменивает гирлянды на деньги.
А потом я выпрямился и увидел, что дело не заканчивается бумажными цветочками.
Мужчина, который повесил гирлянду на шею Кай, взял ее за руку и с остекленелым взглядом повел к двери на противоположном конце зала. Я знал: мы должны поговорить с ней прежде, чем она поднимется наверх.
— Глазам своим не верю! — раздался у меня за спиной голос Фэррена.
При виде жены Ник окаменел и теперь стоял посреди зала, на нейтральной полосе между мужчинами и женщинами, держа в руках упаковки с водой. Звуки английской речи вывели его из оцепенения.
— Кай! — окликнул он девушку.
Она обернулась, увидела его и высвободила руку из руки своего спутника. Лица всех клиентов исказились сначала от замешательства, потом от злости, но прежде чем они успели что–нибудь сделать, в зале появился Сомтер, хотя пятнадцати минут еще не прошло. Маленький и аккуратный, он стоял и со строгим лицом выслушивал маму–сан и впустившего нас тайца, которые что–то горячо ему объясняли.
Ник и Кай остановились рядом со стойкой, Фэррен направлялся туда же, словно хотел заказать выпить, а я по–прежнему стоял с другой стороны, рядом с барменом, который уже не колол лед. Ник тихонько плакал, глядя на ровные белые рубцы на смуглом запястье Кай.
— Ах… — простонал он, словно каждый шрам оставлял след на его теле. — Чан рак кхун джа дай. Что же ты сделала со своими прекрасными руками, Кай?
Фэррен рассмеялся.
— Нет, я просто глазам своим не верю! — воскликнул он, но не попытался ничего сделать — только положил руки на стойку. Неожиданное появление маленького сержанта всем внушило страх.
— У тебя большие неприятности, Ник, — произнесла Кай.
Глаза у нее тускло блестели — то ли от бессонницы, то ли от наркотиков или еще чего–то.
Сомтер выслушивал маму–сан и высокого тайца. Он поднял голову, встретился со мной взглядом и кивнул.
— Уведи ее отсюда, — сказал я Нику, однако он словно оцепенел.
— Я готов за все ответить, — проговорил он, — только вернись домой. Чан рак кхун джа дай.
— Тебя посадят в тюрьму, — возразила она.
— Чан рак кхун джа дай, — с улыбкой повторил Ник.
Я обошел стойку и подтолкнул его в спину. Один из клиентов пересек зал и теперь доказывал что–то Сомтеру. К нему присоединилось еще несколько мужчин. Я снова подтолкнул Ника, на этот раз сильнее. Кай опомнилась и повела его к выходу. Я следовал за ними. Когда мы проходили рядом с мамой–сан, она грубо схватила Кай за руку и рявкнула:
— Линдси!
Я положил ладонь на руку старухи, и она резко обернулась ко мне.
— Ее зовут Кай, а не Линдси.
Я указал на Ника и попытался вспомнить, как будет по–тайски «жена», но нужное слово от меня ускользало, а английского в этом закрытом мирке могли и не знать.
— Это его жена, понимаете? — крикнул я.
Мама–сан помотала головой, по–прежнему не отпуская руку девушки.
— Миа ной, миа ной, миа ной! — разъяренно повторяла она, тыча пальцем в лицо Кай. Руки у нее были сильно напудрены, чтобы темная кожа казалась светлее. — Гик! Гик! Гик!
«Потаскушка! Подстилка!».
Кое–кто из мужчин засмеялся.
А потом мама–сан хлестнула Кай по щеке.
Внезапно все закричали. Я получил удар по шее и пинок в бедро, меня хватали чьи–то руки, а мама–сан пыталась выцарапать мне глаза. Я яростно отбивался. Потом Сомтер повысил голос, и все замерли, включая меня.
