Но он игнорирует меня, симулируя концентрацию на дороге. Я моргаю, наблюдая за его реакцией.
— Всё в порядке, Юлий. Это никого не касается, и я никому не собираюсь рассказывать. Я просто хотела тебе дать понять, что я в курсе, и всё.
Когда он продолжает игнорировать меня, это ранит, но я понимаю, что данная ситуация, должно быть, болезненна для него, поэтому пытаюсь сгладить ситуацию, протягиваю руку и сжимаю его бедро, говоря:
— Привет. Прости, что подняла эту тему. Если хочешь поговорить об этом или о чём угодно, я рядом.
Прошло пять минут, и его молчание сеет хаос в моей голове.
Что я наделала?
Когда Юлий, наконец, начинает говорить, то делает это без чувств:
— Она знает, — грубо произносит он. — Рассказал, когда ей было четырнадцать.
Затем выдыхает, и, кажется, будто все его силы уходят на это. Он выглядит таким усталым, таким потерянным.
— Она плакала, называла себя уродом, говорила нам, что чувствовала себя грязной. Это чудо, что она стала такой идеальной.
Его выражение лица меняется, когда он думает вслух:
— Я помню её прозрение. Ей было четырнадцать, и она не только узнала, что была во всех смыслах выродком, но также узнала, что её мать изнасиловал её собственный отец.
Мои глаза закрываются от тех тяжелых слов, которые он произносит. Я задаюсь вопросом, как долго он держал всё это при себе.
— Ох, малыш, — шёпот нежности вырывается из моего горла, переполненного эмоциями.
— Эта девочка заслуживает весь мир, — допускает он. — Они обе.
— Я уверена, так и есть, — вежливо уступаю я, и крайне жуткая боль осознания того, что я всегда буду на третьем месте в жизни этого человека, проходит сквозь меня.
— Я поклялся, что отдам его им любой ценой.
Ах.
Это начинает обретать смысл. Я нашла причину, что заставляет Юлия делать то, чем он занимается, и нисколько не удивлена. Даже ни на грамм.
Восхищение захватило меня, но оно ушло так же быстро, как и пришло, а на его месте собирается боль от неуверенности. У меня дома тоже были те, кого нужно защищать.
Моё сердце сильно сжимается.
Что стало с моими братом и сестрами?
— Юлий, — осторожно начинаю я.
Он смотрит на меня мельком, и моё сердце болит, когда я почти умоляю:
— Я действительно хотела бы поговорить со своим братом.
Он снова возвращается к дороге, и я быстро выпаливаю:
— Только в последний раз, и я обещаю никогда больше не спрашивать.
Падая в кресло, я закрываю глаза, а затем прикрываю лицо руками. Я говорю через них приглушённо:
— Прежде чем ты скажешь мне, что они больше не моя семья, мне нужно, чтобы ты знал, что ты рискуешь меня расстроить, а когда я расстраиваюсь… — убираю руки с лица и бросаю ему свою тщетную и бесполезную угрозу, — …становлюсь менее готовой к сотрудничеству.
К сожалению, это единственная угроза, которую я теперь могу использовать.
К счастью для меня, у Юлия поддёргивается губа, и я замечаю, как его плечи движутся в беззвучном смехе, моя напряженная спина расслабляется. Он возвращает свое самообладание, после чего подкалывает меня и делает это со всей серьёзностью:
— Не может же теперь у меня быть жена, которая не собирается сотрудничать?
Я киваю и отвечаю в полной уверенности:
— Я уверена, что ты слышал эту поговорку. — Поворачиваюсь, чтобы поймать его любопытный взгляд, и понимаю, что он понятия не имеет, о чём я.
Я сжалилась над ним и напомнила:
— Жизнь — отрада, когда жена рада.
Его плечи ещё больше начинают трястись по мере того, как его захватывает радость, и я улыбаюсь про себя в ответ на лёгкое поддразнивание.
Юлий протягивает руку и берёт мою, переплетая наши пальцы, затем подтягивает их ко рту, где он нежно целует мои пальчики. А в животе кружатся сплошные волны нежности.
Я почти не слышу его, когда он тихо бормочет:
— Чёртов дурак.
Ещё один поцелуй.
— Буду гореть в аду.
Мягкий кивок.
— Но это того стоит.
Но вот что важно…
Я его слышу.
Дом встречает нас тишиной, и, когда я прохожу мимо него, Юлий ловит меня за талию и притягивает к себе, его торс прижимается к моей спине. Он наклоняется, чтобы прикоснуться своей щетинистой щекой к моей, и я тянусь к нему, несмотря на то, что она царапает нежную кожу моего лица. Для странного, но волнующего момента я сомневаюсь, что это то, что кажется нормальным.
Если это так, то я никогда не хочу потерять всё то, что даёт Юлий.
— Хорошая ночь, — тихо говорю я в темноте холла.
— Ага, — бормочет он в мой затылок, растягивая слова, и от его дыхания у меня бегут мурашки по коже.
Как, чёрт возьми, женщина может не потерять голову от его присутствия?
Прямо сейчас мне наплевать на моё здравомыслие. Я поворачиваюсь в его хватке и засовываю пальцы в карманы джинсов, вставая на цыпочки и отчаянно желая, чтобы он захватил мой рот в глубоком, сокрушающем поцелуе.
— Пора спать?
Его великолепные глаза прикрыты, и это так чертовски сексуально, что моё сердце сжимается.
— Ммм… — Это его единственный ответ, звук одобрения отдаётся вибрацией в моей груди.
Я не слышу, как Линг выходит из тени.
Она говорит мягко, ее голос необычайно осторожен:
— Вы вернулись.
Я хочу накричать на неё за то, что она нас прервала, и собираюсь это сделать, но когда оборачиваюсь, чтобы высказать ей всё, её выражение лица заставляет меня замолчать.
Одетая в короткий халат в стиле кимоно, обнажающий её ноги, без макияжа, с собранными в пучок на макушке волосами, она избегает моего взгляда, когда заявляет:
— Днём у нас была доставка. Конверт. Я забыла об этом через минут двадцать. Я не… — она тяжело сглатывает и кусает себя за щёку, — я не думала, что это важно.
Юлий отходит от меня и подходит к ней, его настороженность подсказывает мне, что это необычно для Линг.
— Линг… — осторожно говорит он. — Что случилось?
Крепко сжимая халат, она начинает:
— Я начала смотреть его только тогда, когда вы пришли. Я бы позвонила, но…
Смотреть это?
— Это видео? — задаёт вопрос Юлий.
Так странно видеть её без идеально красных губ, безупречно прямых волос и превосходного хладнокровия. Часть меня хочет порадоваться от осознания того, что она такая же, как и любая другая женщина, но это настолько тревожно, что вместо этого я покрываюсь мурашками.
Она очень сильно потрясена.
— Видео от Джио, — подтверждает она мои ощущения. Моё тело застывает. Затем, наконец, она смотрит на меня, глаза в глаза, но то, что она говорит дальше, заставляет меня желать, чтобы она никогда этого не делала:
— И это предназначено для Алехандры.
Моё сердце начинает идти галопом. Я вижу телевизор в гостиной и сразу узнаю голос Джио. Ноги несут меня к нему без промедления.
Линг кричит:
— Не ходи туда!
Затем она в панике добавляет:
— Бл*дь. Не позволяй ей смотреть, Юлий. Это плохо.
Ноги подводят меня к открытой двери. Картинка на ТВ потрясает меня. Я почти не замечаю, как Юлий проходит мимо меня с пультом в руке. Я рычу:
— Не выключай.
— Ана, малышка, ты не хочешь это видеть. Позволь мне с этим разобраться самому, — разумно предлагает он.
Я отвечаю ему без капли тепла в голосе:
— Заткнись.
Подойдя к Юлию, я забираю пульт из рук, и он позволяет это. Я делаю громкость больше, чем необходимо, но мне это нужно. Я так боюсь пропустить хоть одну секунду.
Мои глаза слезятся от яркости экрана, но вместо того, чтобы сделать шаг назад, я подхожу ближе.
Я перематываю видео до самого начала и смотрю, как передо мной разворачивается ужас.
Джио входит в кадр.
— Эта штука включена? Да. Отлично. Хорошо.
Со вздохом он двигается, чтобы сесть на пустой стул.
Рядом сидит мой связанный и окровавленный брат.
Мигель сидит прямо, несмотря на то, что его дыхание затруднено, а его бровь раскроена до кости. Он не может говорить из-за тряпки, завязанной вокруг его рта. Я никогда не видела, чтобы его глаза были такими тусклыми. Он едва может держать их открытыми.
