И Кир не справится, хотя он, прислонившийся плечом к косяку двери, явно так не считает.
— Привет, — ровно отвечаю я и возвращаю взгляд к окну, в котором из нового разве что битвы за карниз между воробьями и голубями. Пока счёт равный.
Вставать мне не запрещали, даже наоборот, но не хочется. Впервые в жизни вообще ничего не хочется и это неуютно, поэтому я лежу поверх одеяла и просто смотрю.
— Ты очень красивая. — Кирилл присаживается на подлокотник кресла, единственного в палате.
— Это что-то новенькое, — хмыкнув, я перевожу взгляд на него. — Тебе ведь всё рассказали?
— Ты стала звездой клиники, — отшучивается он, — не так часто посетители становятся пациентами в процессе гостевого визита.
— Врёшь. — Почему-то именно в этот момент мне особенно жаль смотреть на умного и сильного мужчину, зная, что Кир один. И таким останется.
— Вру, — легко пожимает плечами он и пересаживается в кресло.
— Зачем ты пришёл? — Вздох не относится к вопросу, просто иногда мне становится тяжело дышать. Словно на грудь взвалили булыжник, размером с две моих головы.
— Ненавижу больницы, — кривится Кир, — и знаю как тут скучно. Поэтому я решил добровольно скрасить твой досуг. Сколько тебе ещё здесь лежать?
— До завтра. Утром обещали отпустить домой, если я буду примерной девочкой и стану добросовестно ходить на приёмы.
— А ты будешь?
— А у меня есть выбор? — зло фыркаю я, впервые с того момента, как очнулась, почувствовав себя живой.
— Выбор есть всегда, — заезженная присказка заставляет скривиться уже меня. Помолчав, Кир добавляет: — Принести тебе ноут? Он ведь внизу в машине?
— Не хочу. — Оранжевого за окном становится всё меньше, солнце постепенно скрывается за верхушками ёлок.
— А чего хочешь? — Серьёзный Кир, решивший спасти меня, во что бы то ни стало.
Вот только от самой себя не сбежишь. Ни от пустой самоуверенности, ни от дурацкого характера, ни от грёбаной самонадеянности, которая сегодня обернулась прахом.
Я. Была. Беременна.
Была.
И с этим придётся как-то жить.
— Вернуться на пять лет назад, продать всё, что можно и стать буддийским монахом. Ты не в курсе, к ним женщин берут?
— Берут, но тебе не понравится, — насмешливо хмыкает он.
— Мне и сейчас не нравится.
Что он может ответить? Ничего. Да я даже сама себе ничего не могу ответить просто потому, что не понимаю что дальше. Пусть я не хотела детей, пусть истерила бы первые недели, но это ничего не значит. Узнав о беременности, я бы перекроила себя, смогла принять и полюбить того, ближе кого у меня не будет. И справилась бы, несмотря ни на что справилась, если бы не очередная подлость того, кто…
Нет. Не здесь и не сейчас.
— Алис…
— Давай перемотаем все твои утешения и правильные слова. Не хочу это слышать, — прикрыв глаза, прошу Кира, зная, что он поймёт. Возможно, единственный из всех.
— Рассказать тебе о Косте? — не разочаровывает он.
— Мне уже рассказали, — покачав головой, вздыхаю я. — Все три медсестры ходят и по очереди информирует о состоянии отца, заодно убеждая, что всё закончилось, и скоро его спустят в обычную палату. Видимо, боятся как бы я ещё раз в обморок не грохнулась и им не пришлось снова меня оперировать.
— Я бы на их месте тоже боялся, — улыбается Кир и берёт мою безвольную ладонь. — Хочешь, принесу пирожных? Твоих любимых.
— Хочу покоя, — едва слышно произношу я в потолок, чувствуя, как надламывается что-то в груди, — и счастья. Глупого и банального, как в детских книжках. Такого, в которое перестаёшь верить одновременно с дедом Морозом. Которое не ждёшь уже потому, что искалеченным не снаружи, внутри, оно не полагается. Слишком много чести.
— Оно придёт, — тихо, с улыбкой в голосе, отзывается Кир и, потянувшись, осторожно стирает бегущую по моей щеке слезу. — Только ты не поверишь. Будешь язвить, сопротивляться… Ты ведь всегда сопротивляешься. — Ещё одно лёгкое касание и ещё одна слеза. — Только настоящее счастье не имеет привычки спрашивать, оно не даёт времени на раздумья, не ждёт и не спорит. Оно ослепляет, оглушает, сбивает с орбиты, несмотря на всё твоё сопротивление.
— Так было с Кирой? — Я всё ещё смотрю в потолок и не вижу его лица.
— Кира… — Голос отдаляется и слышно как прогибается кресло. — Она была девчонкой, красивой, но совершенно обычной. Так мне показалось вначале, — хмыкает он, насмехаясь над самим собой, — пока я не оказался с ней лицом к лицу.
— Любовь с первого взгляда бывает? — медленным движением стерев остатки слёз, я сажусь в кровати.
— С первого взгляда бывает только страсть, — впервые глядя на меня так, что я разом прочувствовала разницу в двадцать лет, усмехается он. — Яростная, дикая, которую очень сложно сдержать. Я, на семь лет старше и настолько же умнее семнадцатилетней девчонки, думал, что возьму её прямо там, у перил Малышевского моста.
— Не взял же, — пожимаю я плечами. Лучше слушать чужую историю, чем задумываться о своей.
— Отсрочил на пару дней, — не скрывается он за ложью и фальшивыми сожалениями, — до того момента, пока не стал без неё задыхаться. Сидел на совещании, слушал начальника и не мог думать ни о чём, кроме неё. Хотел, чтобы она принадлежала мне одному, её желания, её мысли, её цели и, да, её тело. Вся её жизнь. — Кир откидывается на спинку кресла. — Она снилась мне каждую ночь, и я должен был увидеть любовь и восхищение в её глазах.
— Увидел?
— Ты знаешь, чем всё закончилось. Я… — неодобрительно качнув головой, он сжимает челюсти так, что на скулах появляются желваки. — Упущенный момент — вот что самое поганое в этой жизни. Противный свербящий голосок внутри, твердящий, что если бы в тот день я остался на работе… Или поехал домой, хотя бы попытавшись стать примерным отцом и мужем… Но я не поехал.
Кир замолкает, сразу оказавшись как-то слишком далеко. Упущенный момент. Он знает, о чём говорит и, хоть я на его стороне, мне всё равно сложно понять как такая сильная любовь позволяла ему хотя бы просто прикасаться к другим женщинам.
