Он изменил меня, мой мир, открыл целую вселенную, а месяц назад он исчез... бесследно... лишь место на склоне напоминает мне о нём. Лишь надгробие, где я сейчас сижу, напоминает мне о том, что Даниэль на самом деле был в моей жизни. Я не выдумала его себе.
Он ушёл так быстро, так быстро исчез. Я понимаю, что потеряла его навсегда, но до сих пор не могу с этим свыкнуться. Я страдаю, болею от одиночества, мучаюсь, видя его во снах... Живым и здоровым.
Ник с Изи не в силах справиться и вылечить мою опустошённую душу. Весь этот месяц я прожила в страданиях. Пока я была с Даниэлем, дни летели неумолимо быстро, как минуты, а сейчас неделя кажется мне бесконечностью.
Я не могу держать в себе эту боль. Сердце помнит каждую деталь, оно никогда не забудет человека, который был таким чужим, но стал самым важным и родным.
И хоть хэппи энд нас не настиг, надо прислушаться к Даниэлю... Сейчас я понимаю для чего стоит жить.... Для себя и ради ребёнка... Но я никогда не забуду те восхитительные моменты. Я буду хранить в памяти самые красивые мгновения нашей жизни... Нужно смириться с тем, что теперь его нет со мной. Нужно свыкнуться с тем, что меня ждёт другой путь... Нужно принять то, что люди не возвращаются, но память о них будет храниться вечно.
Вы спросите как так вышло, что я всё ещё жива? Дурочка же выстрелила в себя.
Я тоже так думала, точнее я не просто думала. В тот момент я только этого и желала, но что-то помешало мне. Если быть точне, то кто-то... В последний момент чья-то тяжёлая рука отвела пистолет в сторону и пуля пронеслась вдоль моего уха, задев лишь мочку. Выстрел оглушил меня, обездвижил, да не только выстрел. Всё навалившееся парализовало меня. Помню лишь то, что кто-то вытащил меня на улицу, а там мною занялась полиция и скорая помощь.
Я четыре недели провела в больнице. Правда, я назвала бы это место психушкой. Там следили за моим эмоциональным фоном, ведь до них каким-то образом дошло, что я пыталась свести счёты с жизнью... И ничего бы не изменилось... ведь я превратилась в овощ... Я не хотела жить, не хотела видеть солнечный свет, закрылась от посетителей. Не могла смотреть на Изи, ведь она напоминала мне его... Я утопала в ощущениях... Я узнала, что такое быть раздавленной и абсолютно уничтоженной. Я чувствовала боль там, где раньше никогда не болело. Каждую ночь я вспоминала мельчайшие детали и мучила себя мыслью о том, что я его больше никогда не увижу... Даниэль ушёл навсегда...
Но в один день всё изменилось. Новость о том, что я беременна, наполнила меня жизнью. Я училась заново дышать без него. Я училась жить без него. Я начала постепенно отходить, но стоило выписаться из больницы, как депрессия вернулась вместе с реальностью. Там, в четырёх стенах, я была закрыта от всего, я заблокировала память, а сегодня всё разом вернулось. Здесь, на склоне, где так часто любил бывать Даниэль, я вспомнила его слова. Он говорил Меган, что бесплоден...
Но чьего ребёнка тогда я ношу под сердцем?
Как только я приехала домой и нашла посылку, которую каким-то образом отправил мне Даниэль, я сразу же поехала к океану, чтобы попасть на склон. Здесь на вершине Изи развеяла его прах, только здесь я могу побыть рядом с ним.
Я сижу тут уже битый час, время близится к полуночи, но я не хочу уходить. Сижу на качелях и сжимаю у груди коробку с письмом, всматриваясь в звёздное небо.
— Я не могу. Не могу начать всё с начала..., — шепчу я самой яркой звезде, представляя, что это он. — Я постараюсь, но не сегодня, Даниэль... Сегодня я хочу ещё побыть с тобой...
Звезда очень яркая. Она мерцает, будто отвечает мне азбукой Морзе.
— Что ты хочешь сказать мне? — снова обращаюсь к звезде.
В этот момент из моих рук выскальзывает коробка. Боясь, что она укатится с обрыва, я быстро поднимаю её, но тут вдруг замечаю, что помимо письма в коробке есть ещё что-то. То, чего я сразу не заметила.
Я открываю, ныряю рукой и достаю оттуда разноцветную карточку. Из-за темноты я не могу разобрать что это такое, поэтому выуживаю из кармана телефон. Я включаю его для начала, поскольку намеренно выключила его, чтобы меня никто не беспокоил. Включив ещё и фонарик на нём, я подношу карточку к свету и вижу на ней знакомое место. Кажется, это знаменитый Сиднейский оперный театр. Я разворачиваю карточку и узнаю этот почерк: «Исполни для меня ещё одно желание, мармеладка. Отправься со мной на мою родину. С любовью, Марк».
Это ещё что такое?
Что этому Марку нужно от меня? Если он решил так пошутить надо мной, то выбрал не самое удачное время.
Думаю разорвать к чёртовой матери эту открытку, но что-то останавливает в последний момент...
Почерк принадлежит Даниэлю. Здесь нет никаких сомнений. Но раз почерк Даниэля, то почему он подписывается Марком?
— И что всё это значит, Даниэль? — снова спрашиваю я небеса.
Слышу треск сухой травы позади себя, резко оборачиваюсь и вижу чью-то тень у дерева.
— Эй, это место закрыто для посетителей! Частная собственность! — дрожит мой надломленный голос.
А затем из-за дерева медленно выходит призрак.
— Д-д-даниэль? — чую как сердце и душа уходят в пятки.
— Саша, не бойся меня, — выставляет он руки и, не делая резких движений, приближается ко мне.
Я только успеваю вдохнуть в себя воздух, как перестаю не только что-либо понимать, но видеть, и слышать.
В темноте я не могу найти ответов, но может и не надо их искать.
Это же было моё больное воображение, да и только. Кто знает, чем пичкали меня в той больнице? А может я до сих пор ещё там?
Глава 64
Марк
— Эй, аккуратней! Я тебе не свинья какая-нибудь, — шипит братец, подставив своё плечо под скальпель, что держу в руке. — Возьми выше и немного левее! Видишь, у тебя порез идёт от самой ключицы. Вот и режь так же! Иначе она точно что-то поймёт!
— Зачем ты сунулся к ней вообще? Ты не должен был! — рычу я в ответ.
Я очень зол на своего брата!
— Мне напомнить тебе, что ты должен был отправить её в Сидней? Напомнить, что вас двоих уже не должно было быть здесь? — парирует братец, он это любит делать. Тыкать меня носом в мои же ошибки.
— А я что, по-твоему, делал? Она же непробиваемая!
— Ты сам себе такую выбрал! Вот и мучайся теперь!
— А теперь ещё и ты её себе заприметил! И поверь, меня это крайне не устраивает!
— Меня тоже не устраивало, когда Николь носила твоего ребёнка, но я же с этим как-то смирился. В нас одна кровь! Твой ребёнок — мой. Твоя девушка — моя.
И этими словами он ещё больше злит меня.
Я делаю глубокий надрез на его плече. Глубже, чем надо. Сам напросился. Если бы он сидел в своей комнате и не высовывался, мне бы не пришлось кромсать его, делая ему такую же рану на плече, как у меня, чтобы Лекси не вычислила обман. А теперь я жалею, что не остался с ней. Она же буквально умоляла меня остаться в её комнате, а я... повёл себя как обиженный мальчишка.
— Что ты намерен делать? — спрашиваю я, накладывая швы, как учил меня брат.
Парадокс. Сделал надрез, чтобы в результате зашить рану.... Только с нами такое возможно, но мы самостоятельно выбрали себе такую жизнь...
— Не знаю, раз ты отказался от неё, то я намерен делать всё за тебя.
— Прикоснись хоть пальцем к ней, и я тебя придушу! — угрожаю перед его носом скальпелем.
А как иначе? Во мне говорит гнев.
Да какой там говорит? Он орёт дурниной. Как самый настоящий псих. Я схожу с ума.
— Я постараюсь держать себя в руках, — выставляет руки, ехидно посмеиваясь. — Обещаю, но против её чувств и желаний не пойду.
— И почему я тебе не верю?
— Потому что ты такой же как и я. Мы одинаковы!
Швыряю со всей силы скальпель в раковину. Я готов рвать на себе волосы, как только представлю себе, что брат позволит себе лишнего. Только не с ней. Не мармеладку.
— Плевать, но я не собираюсь на это смотреть!
— И что же ты сделаешь? Расскажешь ей о нашей игре в переодевание?
