источник света, пусть временный, искусственный — неважно. Важно лишь, что он помогает ей выжить.
Я — женщина.
Мой свет перевернулся на спину, пробормотал сонное «Вера» и, зажав мою ладонь в своей, положил себе на грудь. Ну а через минуту я выяснила, что мой романтичный герой может безбожно храпеть. Эротично-философский настрой как рукой сняло.
Глава 14
Понедельник
Я смотрела на немного унылого, виноватого Германовича и, честно говоря, не испытывала ничего, кроме веселого пофигизма.
— Товарищ директор!
От моего обращения «товарищ директор» вздрогнул.
— Госпожа С, руководящая десятым «Б», состоит в браке с внешкольным господином С и одновременно в полубраке с господином У, отвечающем за школьную сами знаете что. У старших их похождения по укромным углам — притча во языцех. Госпожа М, руководящая одиннадцатым «А», увлекается хождением по клубам с дамской увеселительной программой, ее инстаграм — кладезь информации по мужской анатомии и алкогольным напиткам. Госпожа…
— Достаточно, — прервал меня окончательно потускневший Германович.
— Жаль. Я так долго могу. Впрочем, я это все к чему? А все это я к тому, что по собственному писать почему-то именно мне.
— Остальные родителям не попадались.
Директор снял очки с носа, бросил их на стол и устало потер переносицу. Я с жалостью и одновременно злостью наблюдала за его действиями.
— Вы сами-то что думаете?
Германович вздохнул.
— Это как раз то, что я давно не хочу делать — думать.
— Кто меня сдал?
— Не знаю, — он снова надел очки. — Активная тройка из родительского комитета на дачу ко мне явились поскандалить. Весь отдых испортили. У жены давление поднялось.
Германович помолчал, глядя в одну точку перед собой, потом поднял на меня немного заинтересованный взгляд.
— Сильная порнография, что ли? Я не читал, так, просмотрел мельком. Обложки красивые.
— Да какая порнография! — возмутилась я. — Эротика с оглядкой на подрастающее поколение, без анатомических подробностей и названий.
Мой собеседник еще раз тяжело вздохнул:
— Эх, Вера, кем мне вас заменять?
— Тройкой залетных. Пусть по очереди изворачиваются, увлекая это поколение гиков чтением классики.
Нет. Все-таки я немного обижена.
Из школы я вышла злая и расстроенная. Хотелось пнуть что-нибудь или даже кого-нибудь. Или не пнуть, а просто убить активисток родительского комитета. Хотя, может, они и правы.
В сумке зазвонил телефон.
— Вер, это не я. Клянусь! У меня даже муж не знал! — Люся на том конце искренне испугалась.
— Да бог с тобой. Я это и так знаю. У Коха старший брат к концу года узнал. Видела его?
— Видела.
— Оттуда, скорее всего, и пошло. Он у меня в школьном коридоре спрашивал о моих романах, может, кто услышал. А может, и сам в семье сболтнул.
— Приезжай ко мне. Ты где сейчас?
Я улыбнулась.
— Как-нибудь потом. Побродить хочу. Солнышко, на улице прелесть погодка. Пофилософствую.
— Только звони, пожалуйста, если что.
— Договорились.
Я послушала еще немного суровых наставлений Люси и, распрощавшись, побрела по той самой собачьей зеленой территории. Вот и второй плюс: больше здесь мне ходить не понадобится. Первый плюс я обнаружила на выходе: никто не будет мне больше навязывать жениха. А еще, пожалуй, больше не понадобится слушать сплетни, кто с кем почему, когда, за что и сколько у кого детей. Это жирный плюс!
Я миновала собачью территорию и ступила на тротуар. Злость ушла, осталась только обида и глобальная жалость к себе. Пили все, а платить по счету мне одной. На глаза навернулись слезы. Да, уже за тридцать, да, гордо причисляю себя к сильным женщинам мира сего, да, не такая уж и потрясная работа была. И все же… И все же хотелось разреветься. Не раздумывая я вынула телефон и позвонила Свету.
— Привет, — пробормотала я в трубку и шмыгнула.
— Ты чего? — мгновенно сориентировался мой собеседник.
— Меня уволили.
Я это сказала, и на душе стало так легко сразу, словно Свет мог решить все мои проблемы.
— Понятно, — сосредоточенно проговорил он, немного помолчал, затем продолжил. — Ты где?
— Вышла из школы.
— В метро идешь?
— Нет. Поброжу немного. До Дворцовой прогуляюсь. Давно там не была.
— Пешком?
— Это ближе, чем кажется, — улыбнулась я его реакции.
— Давай ты лучше ко мне приедешь сейчас, и мы вместе пойдем.
— А твоя работа?
Это эгоистично. Чудовищно эгоистично! Конечно, у него работа, но мне так хотелось оказаться важнее работы, именно сейчас, именно в эту минуту. Пусть придет, пусть будет рядом, пусть я буду чувствовать себя защищенной.
— Работа никуда не денется, — сделал он для меня то, что раньше делали только родители.
Я стиснула зубы и попыталась проглотить всхлип, но увы. Слезы покатились по щекам, а предательский прерывистый вздох все-таки вырвался наружу.
— Ты там плачешь? — ласково удивился Свет.
В качестве ответа у меня получился только новый всхлип.
— Дурочка! — еще более нежно проговорил он. — Нашла, о чем реветь.
— Сама знаю, — голос дрожал.
Я склонила голову, чтобы прохожие не заметили слез, и старалась стереть их на ходу незаметно, не потревожив при этом макияж.
— Родители чьи-нибудь про твои книги узнали и скандал устроили?
— Так очевидно?
— Ну а какая еще может быть в твоем случае причина? И тебе предложили уволиться самой. И ты, наверное, уже даже заявление написала, да?
— Ага.
Свет рассмеялся.
— Иди ко мне.
— Иду, — согласилась я и пошла.
— Дурочка, — повторил Свет, обнимая ревущую меня.
Короче говоря, когда ты знаешь, что одна и полагаться, кроме как на себя, не на кого, то реветь тянет только в случае передозировки жизненных отвратительностей и неудач. Но какой бы сильной и выносливой ты ни была сама по себе, в момент, когда ты слышишь голос человека, на которого можешь
