Как только он запнулся, Ян взорвался.
— Но я знаю, именно Тауэрс настоял, чтобы меня отозвали. Почему-то Бенедикт Тауэрс считает, что я недостаточно хорошо работал здесь.
— Это невозможно. Я уверен. И я умру, но докопаюсь до истиной причины твоего перевода, — решительно сказал Виктор. — Сколько тебе еще осталось проработать по контракту?
— Два года… два с половиной.
— Им придется заплатить тебе кучу денег, если они захотят избавиться от тебя, но это весьма и весьма сомнительно.
— Это тупик. Я не смогу мыслить творчески в Голландии.
Виктор снова обнял его.
— Ты — гений, мой милый братец. Ты будешь мыслить творчески, где бы ты ни находился. Но… — Он опять сделал паузу, и на его лице появилось свирепое выражение. — Не отдавай свои лучшие идеи во «Врейнсдроф», или мне следует отныне говорить «Тауэрс»? Как я ненавижу это имя. — Виктор сплюнул на ковер. — Вот что я теперь думаю о Тауэрсе. Я позабочусь, чтобы через три года, если до того ничего не произойдет, ты вернулся сюда и получил работу серьезнее и лучше этой.
В глазах обоих братьев стояли слезы, но они были вызваны разными причинами. «Несмотря ни на что, я буду всегда любить ее», — думал Ян.
«Я никогда не прощу ей зло, которое она причинила брату, — думал Виктор. — Никогда. Никогда! Однажды я отомщу».
Лежа на своей деревянной кровати с изящно разрисованными фигурками балерин в изголовье, Наташа мудрила с веревочной петлей, пытаясь сплести «корзинку» невероятной сложности[20]. Подняв ноги вверх, она попеременно действовала то руками, то ступнями. Она сосредоточенно пыталась завязать узлы пальцами ног, подражая маэстро Гудини, единственному, кто был способен выполнить такой трюк. Это помогало скоротать время.
Ожидание. Сегодня ожидание было нестерпимо, хуже, по ее мнению, самых изощренных пыток, какие доводилось вынести человеческому существу. Это было хуже, чем в одиннадцатилетнем возрасте ждать момента, когда она узнает, дали ей роль Клары в балете «Щелкунчик» или нет. Хуже, чем сидеть у телефона на почте и ждать звонков от сестры из Америки или Европы или из той точки земного шара, где она в тот момент оказывалась, звонков, которых могло не быть по нескольку дней или не быть вообще; хуже, чем бесконечно ждать, когда упражнения для укрепления груди принесут заметные результаты.
Петер! Наташа попробовала закрутить веревку буквой «П», и «корзинка» распалась.
— Наташа-а-а-а… — Почему матери надо обязательно кричать так, как будто она находится на другой стороне Карлова моста? — Наташа-а-а-а…
— Иду… Я иду, мама.
Наташа взглянула на белые китайские часы, стоявшие на каминной полке в окружении целой коллекции игрушечных балерин, присланных из Штатов через американское посольство за последние несколько лет.
Пять минут седьмого. Осталось еще семнадцать часов и пятьдесят пять минут до того, как она снова увидит Петера. Все это казалось таким странным. До знакомства с ним два месяца назад после упражнений у перекладины, быстрых прыжков по кругу и проходов она уставала настолько, что была даже не в состоянии съесть кусок кислого хлеба или выпить чашку кофе вместе с другими учениками балетной школы мадам Браетской, не говоря уже… Наташа закрыла глаза, решив помечтать несколько минут о том, что подразумевалось под «не говоря уж…».
Петер бесконечно восхищался ее телом, точно так же, как сама она гордилась совершенным исполнением «проходов». Недавно он опустился перед ней на колени в своем собственном доме, когда не было его матери, умоляя о разрешении завязать на ней пуанты, поглаживая заостренный мысок, словно понимая, как настоящий танцор, что балетные туфли специально сконструированы так, чтобы продолжить линию, которая начинается от верхней точки подъема, идет вдоль щиколотки к колену и бедру. Она встала для него на пуанты, а затем, опьянев от его восторга, продемонстрировала одну из самых основных балетных позиций, сдвинув пятки вместе, развернув носки под углом, близким к ста восьмидесяти градусам, слегка вращая бедрами, чтобы занять нужное положение.
Бедра.
Она вздрогнула при восхитительном воспоминании, как рука Петера касалась ее обнаженного бедра. Она позволила это и нисколько не стыдилась, хотя именно он тогда первый отстранился. Она не хотела, чтобы он останавливался, каковы бы ни были его намерения.
Когда знакомый запах любимого блюда ее обожаемого отца, zverina, дичи, зажаренной по-цыгански на кухонном вертеле, просочившись наверх, достиг ее комнаты, Наташа неохотно встала с кровати. Наступает час, когда ей нужно помогать матери в ее хлопотах радушной хозяйки, но Наташа заранее чувствовала усталость при мысли о грядущем вечере в обществе шумных соседей и брата матери, дяди Иво, с его назойливой женой Камиллой, любительницей посплетничать, вечно совавшей везде свой нос, вечно завидовавшей всем тем вещам, которыми Людмиле удавалось теперь их снабжать. Тетя Камилла внушала Наташе тревогу. Иногда у девушки появлялось желание предупредить мать, чтобы та ничего не рассказывала тетке. Тетя Камилла была вполне способна донести властям об их продуктовых посылках. Время такое, что никому, даже родственникам, нельзя доверять.
Наташа приоткрыла дверь, потом снова ее закрыла. Прежде, когда она ни о чем, кроме балета, вообще не думала, запах дичи, жаренной на вертеле, вызвал бы у нее отвращение, а ее мать весь вечер безнадежно вздыхала бы, глядя, как дочь гоняет по тарелке пищу, которую так трудно было достать. Но больше ей нет необходимости голодать. Мать пока еще об этом не знает, но два дня назад мадам Браетская поставила ее в известность: поскольку за лето Наташа очень сильно выросла, то вряд ли она когда-нибудь станет настоящей балериной и не сможет выступать даже в последнем ряду кордебалета.
Если бы не Петер, она бы бросилась в реку, уверенная, что впереди у нее только одно будущее — косметолога, до конца дней обреченного работать в «Салоне красоты Суковых», но Петер помог ей взглянуть на вещи с другой стороны.
Именно Петер напомнил ей, что она отличается от большинства семнадцатилетних девушек в Праге: и так как у нее есть весьма преуспевающая сестра Людмила, ныне Луиза, которая замужем за самым богатым человеком в мире, возможно, когда-нибудь ей представится шанс уехать. Он мягко указал, что каким-то чудом ее сестра устроила, что они раз в несколько месяцев получают продуктовые посылки через военную базу США в Гафенвёре, щедрые посылки с сыром, фруктами, маслом и мясом, а также дичью, которую мать готовила сегодня вечером; точно таким же чудесным образом сестра, вероятно, сумеет организовать для Наташи выездную визу.
