– Так… – проговорила она.
– Да, так. Ты слышала, что он сказал?
– Слышала, только, в отличие от тебя, не собираюсь придавать этому значения. Хорош священник! Отвергнутая девушка тоже заявляет, что уйдет в монастырь. Я им займусь. Но сейчас я хочу говорить не о нем, а о тебе… и о ней.
Джон поджал губы и подобрался.
– Вот-вот, приготовься к бою. Ведь придется лгать и изворачиваться.
– Мне нет необходимости лгать, и я не буду этого делать, можешь не тревожиться.
– «Я любил Сару!» – передразнила она его без тени юмора, с перекошенным лицом.
В следующую секунду, как по сигналу, ее лицо окаменело, глаза стали похожими на кремни.
– Подходящая парочка! Верзила и здоровенная, жирная, грудастая стерва.
Видя, как он морщится, сдерживаясь из последних сил, она добавила масла в огонь:
– Что же ты не отвечаешь? Хотя бы выступи в ее защиту, возрази, что она не грудастая стерва, а красавица. Красавица, нечего сказать! – Мэй помолчала и глухо пробормотала: – Как я погляжу, здесь зреет еще одно убийство.
– Вот именно. Ты бы поостереглась. – Он с трудом ворочал языком, словно выпил лишнего.
– Я тебя не боюсь, и тебе это отлично известно. Подумать только, все эти годы ты и она… Плюнуть бы на тебя, да слюны жалко.
– Как всегда, ты напрасно изощряешься. – Джон медленно покачал головой. – Я сказал правду и ничего не собираюсь отрицать. Да, я ее любил и, если хочешь знать, люблю до сих пор. Можешь злобствовать! Но между нами никогда ничего не было, понятно тебе? В ту новогоднюю ночь, когда она возвращалась от матери, я попытался ее поцеловать, и этим все кончилось – она сразу поставила меня на место. А теперь я скажу тебе еще кое-что… Если бы не братец Дэви, все обернулось бы совсем по-другому: я бы добился ее, обязательно добился, а тебя бы оставил с носом. Двадцать лет я сидел, как немой, и позволял тебе трепать языком, но отныне с этим покончено. Теперь ты все знаешь.
Мэй стояла на расстоянии вытянутой руки от мужа. На ее худом лице застыла кривая усмешка. Когда она соизволила ответить, ее голос прозвучал подозрительно спокойно:
– Вот тут ты ошибаешься, Джон. Это только начало. Ты забыл о Кэтлин.
– Должен тебя огорчить: Кэтлин – не моя дочь.
– Ты можешь это доказать? – Кривая усмешка сползла с лица Мэй. – Даже если бы ты ползал передо мной на коленях, я бы все равно тебе не поверила. И никто бы не поверил. Ты всегда в ней души не чаял – именно так называется твое отношение к Кэтлин. Ты любил ее сильнее, чем собственного сына. До Пола тебе всегда было мало дела. Но Кэтлин похожа на свою мамашу и одновременно на тебя. От Дэвида в ней нет ничего, зато твоя кровь так и брызжет. Все вверх дном, никогда не сидит на месте – вот какова Кэтлин. Вся в отца!
– Повторяю, ты взяла ложный след, – громко, но вместе с тем устало ответил ей Джон.
– Я так не думаю. То есть я совершенно уверена, что это не так, – спокойно проговорила Мэй. – Если бы твоей дражайшей Саре нечего было скрывать, то она бы рассказала на суде всю правду. Этим она бы кардинально изменила свою участь -присяжные пожалели бы ее как жертву многолетнего шантажа. Но нет, она была до смерти перепугана, потому что знала: стоит ей открыть рот – и тайное станет явным. Пол правильно напомнил, что Кэтлин родилась четвертого октября. Совсем нетрудно подсчитать, сколько времени прошло с Нового года…
– Довольно! – завопил он. – Можешь болтать до второго пришествия, все равно в твоих словах нет ни слова истины. Я тебе сказал…
– Ничего ты мне не сказал. Лучше дослушай меня. – Тон Мэй опять изменился, лицо разгладилось. – Насколько я понимаю, твоя ненаглядная Сара перестаралась: для того, чтобы спасти Кэтлин от правды, не обязательно было садиться в тюрьму. Слушай внимательно, верзила, иначе пожалеешь. Если ты надеешься дождаться ее освобождения, то твои надежды напрасны: стоит тебе хотя бы разок ее посетить, и я немедленно перейду на другую сторону и поведаю нашей милой Кэтлин, кто на самом деле ее родитель. Сам знаешь: для того, чтобы убить кошку, не обязательно ее топить. Подумай, как к этой новости отнесется Дэн, да и твой папаша. О матери я не говорю, на ее мнение тебе наплевать, тебе бы даже хотелось преподнести ей такой сюрприз, но им – ни за что. Нет, в их глазах тебе захочется остаться чистеньким, верно? Мужская солидарность!
Она сделала шаг назад, потому что Джон надвигался на нее.
– Даже не вздумай. Я тебя предупредила.
Они с тяжелой ненавистью смотрели друг на друга. Мэй первая прервала затянувшееся молчание. Она картинно отвернулась, подчеркнув этим свое презрение, и уже от двери, оглянувшись, злорадно произнесла:
– Дела идут настолько хорошо, что мы теперь можем переселиться в район поприличнее. Я поищу местечко в Вестоу, вблизи Шилдса, там очень мило. Между прочим, если тебе придет в голову запустить дела, чтобы сделать мне гадость, то подумай о том, насколько будет нелепо, если жертва твоей дражайшей Сары окажется совершенно напрасной.
Когда за ней закрылась дверь, Джон медленно подошел к окну и уставился кухонное окно Сары, произнося вслух:
– И все из-за нескольких минут той проклятой ночью! Боже всемогущий! Сначала через этот ад прошла Сара, теперь наступил мой черед. Но я – не Сара. Надолго ли меня хватит?
Шел 1957 год. У Дэна, ровесника века, был день рождения, и он любовался своим отражением в зеркале. Он нисколько не потолстел и оставался по-прежнему строен. Он похлопал себя по плоскому животу и подумал, что слишком много времени проводит на ногах, чтобы поправиться. Зато его волосы, не утратившие густоты, сильно поседели, а в глазах уже не было задорного огня. Они глядели серьезно. Серьезным был и весь его облик. Эта серьезность была заметна и ему самому. Он подумал: «Главное – это внутренняя легкость. Душевное состояние человека всегда заметно». В зеркале отражался изящный, в меру самоуверенный, преуспевающий господин. Однако что толку в преуспевании, если его не с кем разделить? Ничего, на предстоящей неделе в этой сфере произойдут существенные изменения. Намечалась весьма ответственная неделя. А пока ему нужно торопиться – не дело заставлять ждать Кэтлин с ее воскресным обедом.
Он покинул спальню и оказался в просторном холле, застеленном ковром. Дверь из холла вела в гостиную – удобную и отменно обставленную. Он водрузил перед камином проволочный экран, подошел к окну и выглянул на главную улицу, которая была сейчас совершенно пустынна, как и положено торговой артерии в выходной день. Он машинально поправил бархатные занавески, еще разок оглядел гостиную и возвратился в холл, где вытащил из дубового шкафа пальто, надел фетровую шляпу и взял со столика кожаные перчатки с меховой оторочкой. Заперев дверь, он спустился по обтянутым ковром ступенькам на улицу, сел в машину и, преодолев две мили, оказался в районе Пятнадцати улиц.
