Жан-Поль вернулся в свой домик, разжег огонь в камине и, схватив кисть, принялся покрывать холст красками, стремясь излить свою печаль резкими, торопливыми мазками.
Ава вошла в кабинет мужа. Филипп стоял у шкафа, перебирая длинными пальцами корешки книг. Ава незаметно подкралась к нему сзади и обняла.
— Итак, вы уже дома! — весело воскликнул Филипп.
— Ты обедал? — спросила Ава.
— Я нашел кое-какие остатки еды в холодильнике.
— Готова поспорить, эти остатки оказались вкусными.
— Они вышли из рук мастера. — Филипп повернулся к жене. — Тебя, кажется, продуло? — озабоченно проговорил он, заметив покрасневшие глаза и щеки Авы.
— Там была настоящая буря.
— Вижу. — Ава крепко прижалась к мужу. — Ты в порядке, Кустик?
— Все хорошо. Просто немного болит голова.
— Хочешь, я сам заберу детей?
— А ты можешь?
— Конечно. Почему бы тебе не прилечь?
— Так я и сделаю.
— Как поездка? Было весело?
— Да, ничего. Жан-Поль такой милый, — пробормотала Ава, зарывшись лицом в свитер мужа. О Боже, она едва не потеряла то, чем дорожила больше всего на свете. Филипп нежно обнял ее. — Как хорошо, — прошептала Ава, но Филипп даже не догадывался, сколько чувства вложила она в свои слова.
Глава 22
Подснежники проглядывают из-под тонкой корочки инея. Первые приметы весны
Ава проснулась рано. После поцелуя на морском берегу ей плохо спалось. Сердце бешено колотилось в груди, смятение — пугающая смесь восторга и страха — заставляло кровь быстрее бежать по жилам. Ава лежала, слушая оживленный щебет птиц на деревьях, и думала о саде, пробуждающемся к жизни с наступлением теплой погоды и длинных дней. Рассветные лучи, вливаясь в комнату сквозь щель в занавесках, прочертили светлую полоску на ковре, и Ава в ужасе замерла. Свет означал для нее начало нового дня, наполненного борьбой с Жан-Полем и собственными необузданными желаниями. Работая бок о бок в саду, они, как два магнита, пытались преодолеть мощную силу, притягивавшую их друг к другу. Они о чем-то разговаривали, но в глубине души оба испытывали горькое разочарование. Им приходилось сдерживать свои чувства, держа их в тайне.
Филипп лежал на спине, свободно раскинувшись, согнутая в локте рука касалась уха. Ава повернулась на бок, глядя, как медленно, мерно вздымается и опадает его грудь. Так спят люди, довольные жизнью. Муж не сделал ей ничего дурного, он не заслуживал предательства. Несмотря на частые и продолжительные поездки Филиппа за границу, у них был счастливый прочный брак. Ава нисколько не сомневалась в том, что муж любит ее всем сердцем. Она уважала и ценила Филиппа, всегда и во всем прислушивалась к его мнению, восхищалась его острым, блистательным умом, его прямотой и надежностью, порядочностью и глубокой мудростью. Как можно ставить на карту все это из-за любви к мужчине, который никогда не будет ей принадлежать? Стоит ли терять так неизмеримо много ради одного-единственного мгновения? Ради счастья прокатиться верхом на радуге?
Ава подумала о детях. Счастье трех невинных, доверчивых малышей полностью зависело от крепости жизненного фундамента, построенного родителями. Какое будущее их ждет, если мать разрушит сами основы семьи? Но, даже сознавая, что держит в своих руках детские судьбы, словно легкие птичьи перышки, она не могла побороть неудержимое влечение к Жан-Полю. Оставалось лишь одно средство.
Не дожидаясь, пока Филипп проснется, Ава перекатилась на него и уткнулась лицом ему в шею. Почувствовав на себе теплое тело жены, Филипп сонно обхватил ее руками.
— Я хочу еще ребенка, — прошептала Ава ему в ухо.
Филипп вздрогнул и проснулся.
— Что? — пробормотал он, пытаясь прийти в себя.
— Я хочу еще ребенка, — повторила Ава.
— Кустик, дорогая… Еще ребенка? Прямо сейчас?
Ава тесно приникла к мужу, охваченная страхом потерять его.
— Да.
— Мне кажется, нам нужно как следует все обдумать.
— Я уже обдумала. Я не могу думать ни о чем другом.
«Ничто другое не сможет привязать меня к дому так крепко, чтобы я не сбежала… Я больше не доверяю себе».
— Не думаю, что смог бы дать тебе ребенка прямо сейчас, даже если бы захотел, — возразил Филипп, мягко отстраняя Аву. — Ты выбрала не самый сексуальный способ разбудить мужчину.
— Извини, — покаянно шепнула Ава и, перевернувшись на спину, прикрыла лицо согнутой в локте рукой. — Ты же знаешь, как со мной бывает. Если мне пришла в голову идея, я должна немедленно действовать.
— Это качество меня в тебе и подкупает больше всего, сухо заметил Филипп, плетясь в ванную.
— Мне скоро сорок. Если я не рожу сейчас, то упущу свой шанс.
— А разве трех детей тебе недостаточно?
Ответ Авы потонул в шуме льющейся воды — Филипп умывался и чистил зубы.
— Тогда давай уедем куда-нибудь на несколько дней, — предложила Ава, когда муж вернулся в спальню.
Филипп посмотрел на нее и нахмурился.
— С тобой все в порядке, Кустик?
— Да, разумеется.
— Я думал, никакая сила не заставит тебя расстаться с детьми и садом.
— Слишком долго это продолжается. Я почти не вижу тебя. Если ты не за границей, то вечно сидишь у себя в кабинете. Я хотела бы проводить с тобой больше времени.
На этот раз голос Авы звучал непривычно резко, и встревоженный Филипп присел на кровать рядом с женой.
— Если это правда, то прости, милая. Я понятия не имел.
— Я хочу, чтобы мы хоть иногда бывали вместе одни, без детей. Чтобы ты видел во мне женщину, а не только мать.
— Ты для меня единственная женщина в мире, Кустик. — Филипп сделал попытку улыбнуться, внезапная вспышка Авы привела его в замешательство.
— Брак требует работы. Если появляются трещинки, их нужно поскорее склеить, пока они не разрослись. Понимаешь?
— Я стараюсь изо всех сил, но в такую рань трудно быть понятливым.
— Давай съездим куда-нибудь в теплые края. Полежим на солнышке, почитаем. Будем бродить по пляжу, держась за руки. Помнишь наше путешествие, перед тем как родился Арчи?
— Тоскана. Конечно, помню. Мы были молоды и влюблены. — Филипп мечтательно рассмеялся.
— Мы занимались любовью целыми вечерами, после большого бокала розового вина и огромной порции пасты. Теплый ветер приносил одуряющие ароматы цветущих деревьев. Я помню запах эвкалиптов. По ночам мы бродили по улицам Сиены и Флоренции, забыв обо всем на свете. Давай повторим это. — Глаза Авы засияли, и тревога Филиппа исчезла.
— Я помню твое летнее платье, белое в черный горошек. Ты была самой красивой девушкой из всех, которых я когда-либо встречал. — Он нежно поцеловал жену в лоб. — Но ты нисколько не изменилась.
