вселенную.
Осталось лишь стереть несколько ненужных штрихов да поведать друг другу то, что осталось за кадром. Выговорить боль и никогда больше к ней не возвращаться.
Они сделают всё постепенно. У них уже почти готов танец. Грэг, когда впервые услышал об их задумке, лишь покрутил головой и передёрнул плечами, как застоявшийся конь.
– Не совсем понимаю, но однажды мечтаю это увидеть. За работу! – в этом он весь: жёсткий и строгий.
– В нём словно уверенности прибавилось, – Макс не жалуется, но вздыхает. – Никакой лёгкости и эйфории. Робот, а не человек. Юля сияет и хорошеет, а этот чёрт – как просоленный до стоячего состояния холст. Ну, что ты смеёшься, Альда?
А она и впрямь смеётся.
– Наверное, всё дело в стоячем состоянии, – пытается отдышаться она и проводит пальцами по щеке Макса. У него привычно темнеют глаза, и он готов качнуться ей навстречу. Она так и чувствует его сильные руки. Везде. У неё всё тело зацеловано им. Каждый сантиметр кожи изучен не только жаркими ночами, но и днём, когда они танцуют и соприкасаются друг с другом. Это как столкновение, когда искры высекаются просто так.
– Вы как неоновая вывеска – чересчур сияете! Глазам больно на вас смотреть. Чуть тише, мягче, не так резко! Подарите измученным глазам полутона и приглушённый свет! – ругает их Грэг.
– Тебе то огня не хватает, то огнетушитель подавай, – ворчит беззлобно Макс, но всё же прислушивается к Грэговым словам.
Им плевать. Они могут дать свет того накала, который нужен. Тут главное не увлечься чересчур сильно, а чутко прислушиваться и вовремя прикручивать слишком откровенные эмоции.
– Мне нужно уйти, – Альда смотрит Максу в глаза.
– Не хочу никуда отпускать тебя, – у него желваки ходят туда-сюда.
– Надо, Макс. Иначе эта эпопея никогда не закончится.
Он знает, о чём она: телефонные звонки не прекращаются. Их стало больше. Мать бы давно приехала скандалить, живи Альда дома. Узнать, где она сейчас проживает, не проблема. Но вваливаться в чужой дом даже для матери чересчур большая наглость.
Благо Коле некогда охотиться за ней. Зато никто не запрещает ему звонить.
– Отключать телефон, прятать голову в песок – не выход. Ты же понимаешь.
– Я бы хотел быть рядом. Чтобы никто не посмел тебя обидеть.
– Меня нельзя обидеть, если я этого не хочу. Ты же должен помнить.
– Ты изменилась, Альда, – качает Макс головой, – в тебе столько света сейчас. И совсем не осталось льда, моя Снежная Королева.
– Осталось, – смеётся она невольно, – ты забываешь, что всегда существуют аномальные зоны вечной мерзлоты. Туда не добирается огонь. Да и не нужно. Некий баланс должен сохраняться, иначе море выйдет из берегов и затопит землю, поглотит её, утянет на дно.
– Хочу быть твоей Антлантидой, – целует Макс её в губы. Она продлевает мгновения счастья. Колышет их в колыбели радости. А затем вздыхает с сожалением. Упирается ладонями в тёплую грудь. Не отталкивает, но всё же пытается отстраниться.
– Я вернусь. Можешь не сомневаться. А сейчас позволь мне уехать. Пожалуйста.
И он уступает. Уходит. Она смотрит ему вслед, лаская взглядом каждый его жест, лёгкую походку. Он ходит так, что даже те, кто знает, вряд ли заметят. Её Великолепный Макс. Альда гордится им. И чтобы сохранить целостность их отношений, нужно сделать шаг вперёд, чтобы больше ничего не стояло между ними.
– Коля? Нам нужно встретиться.
Альда решила начать с главного раздражителя. Вырвать его, как больной зуб, что отравляет существование, заражает пространство и беспокоит ненужной болью.
– Наконец-то ты одумалась! – кажется, кто-то не сомневался в собственной неотразимости. Самовлюблённый индюк. Она не стала его переубеждать. – Я приеду к тебе домой.
– Нет, встретимся на нейтральной территории. Кафе вполне подойдёт.
Коля, если и раздосадован, виду не подаёт. Он согласен. Готов блистать и покорять. Кажется, она даже знает, как. Включит обаяние на полную катушку. В её квартире он бы пошёл в атаку и более действенными, на его взгляд, способами.
– Ты похорошела, – он окидывает Альду жадным взглядом. Восхищение и растерянность читаются легко. Бедный Коля думал, что она чахнет без него?
– У тебя тоже цветущий вид, – отпускает она дежурный комплимент. Впрочем, Коля всегда выглядит замечательно.
– Я смотрю, ты водишь машину? – ступает он на зыбкую почву.
– Давно.
– Я рад, что ты сумела отпустить.
Тонкие пальцы теребят салфетку. Задумчивый взгляд продолжает скользить по Альде, словно ищет несоответствия в той копии, которую он помнит.
– Да. Я отпустила прошлое. Вместе с тобой, Коля, – Альде больше не страшно говорить на запретную тему.
У него искажаются черты идеального лица. Дёргается уголок губ. Нервно бьётся жилка на виске, дрожит веко.
– Я надеялся…
– Нет, Коля. Не на что надеяться. Всё прошло, ушло и больше не вернётся. И я не вернусь к тебе. Не знаю, почему ты упорствуешь и настраиваешь против меня мать. Зачем тебе всё это нужно – не могу, но хочу понять.
– Может, потому что люблю тебя? – веко дёргается сильнее. Коля вздыхает. Пальцы рвут салфетку на части.
– Перестань. Ну, перестань же! Нас многое связывало, но вряд ли это любовь, Коля. И чем дальше, тем глубже пропасть будет расти между нами. Я никогда не вернусь в балет. Мы больше никогда не станцуем вместе. У тебя – своя жизнь. У меня – своя. Что получится из союза двух чужих людей? Общая кровать на два одиночества, которым не захочется столкнуться даже случайно? Хватит уже выдумывать небылицы.
– Вот, значит, как. Ты оперилась? Стала увереннее в себе? Больше не нуждаешься в поддержке и заботе? Признайся честно: ты просто нашла другой хер. Расскажи мне, Эсс, он смог пробить твою ледяную сухость? Смог расшевелить тебя? Подарил хоть один оргазм? Тебя же так тяжело завести. Даже мне не всегда удавалось, хоть ты и пыталась изображать страсть. Бездушное бревно и то отзывчивее.
Он знал. Он всё время знал, но не сделал ни единого правильного движения, чтобы помочь ей. Не пошевелил и пальцем, позволяя ей считать себя убогой и ненавидеть за отсутствие женской
