выскочила? – хриплю.
– Хотела тебя попросить…
– О чем? То есть, конечно. Ты же знаешь, Лал. Все что угодно. Только скажи.
Попросить. Это же что-то хорошее, так? Внутри щекоткой – волнение. А в уши долбит LYRIQ на пару с Zivert:
Ты нас убила, или я?
Ты нас убил, или я?
Ты нас убила…
Как ты красива…
Смешно, но благодаря ляльке я стал разбираться в гребаной попсе. Раздраженно жму на кнопки, вырубая звук.
– Ты не сменил плейлист, – шепчет Лала, комкая в руках подол.
– Зачем? Ты же скоро вернешься.
Боже мой, что с моим голосом?! Я, блин, запросто могу озвучивать Джигурду. Если он вдруг лишится дара речи. Он ведь еще где-то снимается, кроме хоум-видео?
– Как раз об этом я и хотела поговорить.
Настороженно замираю.
– Так говори.
– Я бы хотела попросить тебя перестать меня преследовать.
Тянусь, чтобы достать из перчатницы спички. Я все держусь, хотя курить порой хочется много больше, чем вмазаться. Жму раз, другой. Не поддается. Ударяю чуть сильней – Лала вздрагивает. Но и перчатница, наконец, поддается. Дрожащей рукой нащупываю коробок. Сую спичку в рот.
– Просто хочу убедиться, что ты в порядке.
– Я в порядке ровно до тех пор, пока не замечаю твою машину. Потом мне становится страшно.
Вот умеет она припечатать насмерть.
– Ты меня боишься?
– Да! Нет… То есть я не знаю, Назар. Правда. Сейчас твое поведение выглядит нездорово.
Лала прикрывает глаза правой рукой, и я вижу то единственное, что мне сейчас может помочь. Мое кольцо на ее пальце. Лялька не сняла его. Не. Сняла.
– А как же твое обещание дать мне шанс? Подумать о том, чтобы сохранить брак? Это все ложь, выходит?
– Нет! Но мне бы хотелось подумать обо всем в тишине. Твое присутствие очень на меня давит.
Замолкаю и на этот раз сам отворачиваюсь к окну.
– Думаешь, я сам в восторге от того, что делаю? Если бы мог иначе, разве я стал бы вот это все… Как пацан. У меня дела на Ближнем востоке. Я билеты уже раз пять гуглил. Однажды даже дошел до оплаты. Ввел данные банковской карты. И свернул все, на хуй, так и не оформив покупку. Я и будучи рядом никак не контролирую ситуацию, а за тысячи километров…
– Ты бы поехал. Так всем будет лучше.
«Кому?» – хочется заорать. Но я не могу пугать ее еще больше, поэтому яростно жую кусок измочаленной древесины.
– Я не религиозный, знаешь? Но если в действительности существует ад, то, клянусь, я прошел все его круги. Я, блядь, богу молюсь, чтобы ты меня простила.
– Я тоже… В смысле, я тоже много молюсь сейчас… – пальчики Лалы ложатся на дверную ручку, ненавязчиво так намекая, что наш разговор окончен. А я не могу… Мне нужно оставить за собой последнее слово.
– Все же хорошо, что мы разным богам молимся. Может, хоть кто-то из них услышит наши молитвы.
Дверь открывается и закрывается с легким щелчком. Она всхлипнула, или мне просто послышалось? Сука, ну вот как с этим справиться?
ГЛАВА 32
Мой сын – моё солнце, my son is my sun
«Сам всё знаю» – Каспийский груз, Гансэллло
Назар
Два месяца оголтелой работы. Работы в принципе, и над собой. Бизнес, переговоры, качалка. Чтобы вернувшись в отель, просто упасть мордой в подушку и вырубиться до следующего дня, который пройдет ровно так же, как и предыдущий. Разнятся только наши разговоры с Лалой. Точней, переписки.
«Закажи что-нибудь нормальное к этому тосту с авокадо. Тебе нужно нормально питаться».
Вообще сториз Лалы посвящена весне. Она сделала снимок окна, в котором можно рассмотреть ветку дерева с набухшими на нем почками и кусочек подсвеченного солнцем неба. А ее столик с накрытым на нем завтраком просто случайно попал в кадр.
«Спасибо, папочка. Я учту». Смайлик.
Смайлик – это же хорошо? Наверное. Я с ней как по минному полю хожу. Боюсь что-то не то ляпнуть. В каждом ее слове, в каждой букве, в гребаных смайликах ищу какие-то знаки. А вдруг простила? А вдруг мы еще сможем быть вместе? А вдруг, а вдруг…
Лала до сих пор не объявила о нашем расставании. И это о многом говорит, как мне кажется. Нет, родные и друзья, конечно, догадываются, что между нами пробежала черная кошка, недаром же я третий месяц колешу между Дубаем, Саудовской Аравией и Оманом, но никто и близко не догадывается, насколько все серьезно. Разве что Афина, в квартире которой Лала живет. Но и она нам подыгрывает.
А потом, мы ведь с лялькой общаемся. Не скажу, что мне достаточно нашей переписки, но лучше уж так. Если поначалу было ощущение, что я пишу в никуда, то со временем Лала включилась. Я знаю, что она просматривает мои сториз. Собственно, я и пилю их по десять штук в день для нее одной. Чтобы казаться ближе. И пишу ей, пишу... Из банального – «доброе утро» и «спокойной ночи». Из важного – «я тебя люблю». В промежутках – рассказываю о своих новых идеях или (гораздо чаще) о том, как по ней скучаю. А еще я ее отчитываю. Осторожно, чтобы не пережестить, но в то же время чтобы она не успела отвыкнуть от моего контроля. Ругаю за то, что похудела, осунулась и плохо питается. За то, что надела пальто не по погоде или опоздала к психологу, которого она, слава богу, все-таки стала посещать.
А иногда (я понимаю, как это странно) я пишу ей из нашего будущего. Эти письма начинаются примерно так: «Год спустя, как ты меня простила, мы…», а дальше я просто отпускаю фантазию и описываю нашу жизнь так, словно мои мечты и есть наша с ней реальность. Да-да. Будто дневник веду…
Так, собственно, и выживаю. Без наркоты и других допингов. В этом смысле мое бегство сюда более чем оправдано. В Саудовской Аравии такое законодательство, что дури здесь не найти.
Выхожу из душа, обматываю бедра полотенцем и замираю напротив зеркала. Загорел я – просто жесть. Глаза на фоне черной морды кажутся совсем светлыми. Это не мои слова, если что. Я не настолько Нарцисс. Это Лала отметила. Я в ответ спросил, нравлюсь
