– Что я могу сделать? После твоего последнего побега из дома я вылечила тебя, а они тебя снова выкрали.
Среди американских флагов лежал сверток из коричневой бумаги.
– Я хочу, чтобы ты сохранила это для меня.
– О, нет, нет, ничего подобного, профессор Хиггинс.
– О чем ты говоришь?
– Теперь ты просишь меня заняться контрабандой. Чего? Наркотиков? Бриллиантов? Ты знаешь, как выглядит изнутри британская тюрьма?
– Совершенно другое. Как ты могла даже подумать о таком?
План Ника был так же прост, как и хитер. Шантаж, который освободит его от другого шантажа, делающего пленником. Милашка Роксана погрязла в подпольном мире сексуальных экспериментов и извращений.
– В свертке набор кассет. Я хочу, чтобы ты сохранила их в безопасном месте, пока я не буду готов выкупить свою свободу – эти пленники в обмен на мое признание и свидетельство о разводе. Вот почему мне надо было увидеть тебя. Я не рискнул написать или позвонить, ведь ты могла рвать письма и бросать трубку. Кроме того, я думаю, они прослушивают мой телефон. Ты сделаешь это для меня?
Вернувшись в Челси Мьюз через несколько часов, Джорджина поняла, какой была безмозглой идиоткой. Таможенники едва взглянули на американские флаги и пропустили ее. Но, если бы они нечаянно обнаружили коричневый сверток и изучили его содержимое, ее могли бы задержать за провоз в страну явной порнографии.
С минуты на минуту приедет ее мадридец. Перед вылетом в Лондон она купила ему великолепный галстук от Эрме. Ей доставляло удовольствие делать подарки мужчинам – это давало чувство власти. Джорджина обнаружила, что предпочитает дарить, а не получать презенты, за исключением таких вещей, как цветы и шампанское. Она предпочитает сама выбирать себе одежду и драгоценности.
Услышав шум приближающегося такси с мадридцем, она засунула сверток Ника в шкаф за полотенца. Хотя Джорджина могла сказать, что больше не влюблена в Ника Элбета, факт, который, нужно честно признать, состоял в том, что он все еще может крутить ею вокруг своего мизинца.
Теперь ее очередь. Билл Нел был рядом в течение долгих и пугающих месяцев болезни, терпеливый во время вспышек раздражения, не считающийся со своим временем, заботливый и ласковый, когда позволял ей наслаждаться жалостью к себе. И фигурально, и буквально, он держал Мону за руку и шаг за шагом провел через весь путь выздоровления, был готов спасти при первых признаках ее капитуляции перед несчастьями.
Теперь Мона должна стать стабилизирующей силой в его постоянных колебаниях между приступами гнева и вины. Все больше убеждаясь в неизбежности самоубийства, она несколько утешалась тем, что находилась рядом с Биллом, когда он увидел тело. Мона пережила вместе с ним кошмар вызова полиции, скорой, поездку в морг, вскрытие и кремацию Ричарда, который, во время своих постоянных депрессий часто упоминал эти этапы, сопутствующие смерти.
В ту первую ужасную ночь Мона настояла, чтобы Билл поехал к ней домой.
– Ты не можешь остаться один в той квартире. Будешь спать в комнате Мелиссы, а она устроится со мной.
Его состояние зомби заставило Мону собраться и быть сильной. В такси Билл прислонился к ней в полном изнеможении. Она гладила его по волосам, как ребенка.
– Я так сожалею, Билл. Так сожалею, дорогой.
– Он не должен был делать это. Новое лекарство помогало. Врач сказал мне.
Благородная ярость росла в ней.
– Эти подонки в Вашингтоне. Они могут отправить человека на Луну, но не могут тратить деньги на исследования по СПИДу!
– СПИД? – Билл выпрямился и, взяв Мону за плечи, повернул к себе. – Ты такая же, как все остальные! Почему ты автоматически решила, что у него был СПИД? Только из-за того, что Ричард – голубой? Что, если бы он был обыкновенным? Что, если бы он был таким же, как твой друг Ник Элбет или экс-муженек? Что, если бы они выпрыгнули из окна? Ты бы подумала: «Бедняги, они, наверное, заразились СПИДом, поэтому и прыгнули?»
Мона была подавлена. Она думала, что у нее нет предубеждений, но первое, что пришло ей в голову – у Ричарда СПИД.
– Я извиняюсь, Билл. Я очень сожалею. Ты прав. Прости меня. Пожалуйста…
Он вжался в угол заднего сиденья и закрыл глаза.
– Прости меня. Я знаю, ты не участвуешь в травле гомосексуалистов, ты была и так достаточно солидарна со мной. Просто у Ричарда начался довольно плохой период и без осуждения людей, думающих, что он вирусоноситель.
Билл встретил красивого молодого дизайнера в первую неделю после приезда в Нью-Йорк из Лондона. С тех пор они жили вместе и годы были счастливы, пока Ричард не стал подвергаться приступам депрессии. Лекарственная терапия помогала лишь на время, но потом он возвращался в еще более ужасное, мрачное, почти коматозное состояние. Ситуация усложнялась тем, что Ричард страдал боязнью толпы и мучился даже от необходимости встречаться с врачом или психотерапевтом.
По иронии судьбы Билл совсем недавно нашел психотерапевта, который согласился приходить к ним в квартиру.
– Это уже начинало помогать. Ричард, определенно, выходил из кризиса. Только вчера он сказал, что хочет снова видеть людей. «Мону», – попросил он. Ричард молился за тебя, ты знаешь. Он любил слушать о прежних деньках в Лондоне, любил, когда во время телепередачи на экране появлялась реклама, а я объяснял, что ты – говорящая булочка.
– Или говорящий унитаз!
– Он немного ревновал к тебе, ты знаешь. «Мона то, Мона се»!
– О, Билл. Это все моя вина. Он мгновенно раскаялся.
– Не будь такой дурочкой. Конечно, нет. Я не имел это ввиду. Нет. Действительно, он несколько раз просил пригласить тебя. Первого гостя за пять лет. Психотерапевт предупреждал меня, что это слишком быстро. Мне надо было послушаться, но Ричард был так счастлив, так переполнен планами о чаепитии на террасе. Я не мог разочаровать его, верно?
– Конечно, не мог.
– А потом… Когда я позвонил и сказал: «Ставь чайник, мы идем», его голос был таким приподнятым. Казалось, он готов. Я не должен был позволить ему заговорить меня. Он не был готов.
В последующие недели, помогая Биллу, Мона помогла сама себе. Для каждого из них работа оказалась Великим Целителем. День Билла начинался с завтрака в семь утра и пролетал с сумасшедшей скоростью через встречи с киноагентами, телевизионщиками и бродвейскими продюсерами. У него вошло в привычку ужинать с Моной и детьми у нее в квартире. Они обсуждали дневные события, даже, если провели почти весь день вместе. Случайное предложение Билла помочь детям с домашними заданиями стало частью вечернего ритуала. Иногда вечером у него бывали деловые встречи, но чаще они с Моной устраивались перед телевизором уютно и по-домашнему.
